Праздник со слезами: как юбилей Победы в 1995-м едва не прошел незамеченным

Но тут случилось нечто для меня непонятное: Лужков показал пальцем на потолок (я знал, что его кабинет и еще ряд кабинетов прослушивались) и громко сказал: «Это я подписывать не буду, и с этим ко мне больше не обращаться». На мой вопрос: «Почему?» — был ответ: «Нет, и все. И никто из моих замов это не подпишет»

Я подумал, что у мэра просто плохое настроение, и попробовал спросить еще раз, но получил отказ уже на повышенных тонах. Тут как раз была Пасха и служба в Елоховском соборе. Приехал В.С.Черномырдин (Ельцин после смерти матери в 1993 г. на службы ездить перестал), и я было сунулся к нему, но он сказал, что Ельцин публично все разрешил и он не видит проблем. До 9 Мая оставалось мало дней. Собрание заявителей на всякие митинги и шествия проводил я, и этих заявителей явилось много. Тон задавали, как всегда, коммунисты.

Заявка была по маршруту от Белорусского вокзала и до Красной площади с митингом там. Я им объяснил, что Красная площадь — это юрисдикция Кремля, и надо обращаться туда. Тут, как обычно, не обошлось без проклятий в адрес всех ветвей власти.

Заявители обозначили число участников в 50 тыс. человек. Было понятно: не соберут и половины. Я им не стал говорить, что пока все их мероприятия под запретом, потому что никаких письменных запрещающих указаний в мэрию Москвы не поступало. Мой отец участвовал в той войне с 1941 по 1945 гг. (разведка центрального аппарата МГБ) и собирался на это шествие. Он знал, что документы по таким мероприятиям готовлю я, сделал мне замечание, что в этот раз я все затянул. И ему звонят ветераны и коммунисты и на меня жалуются. Надо было что-то предпринимать. Мне было понятно, что ситуация создана кем-то из окружения Ельцина, чтобы вышел большой скандал в Москве, ведь ветераны все равно пойдут, а тут милиция им дорогу перекроет. Не дай бог кто-то пострадает, а это уже уголовное дело с первым вопросом: кто запретил шествие ветеранов (а в 1995 г. их живых было еще много). В Кремле все свалят на Лужкова — не обеспечил — и дальше дадут по башке всем нам: начальнику ГУВД г. Москвы, министру внутренних дел, ну и мне, грешному, — полковнику милиции. До сих пор не понимаю тогдашнего поведения Лужкова — ведь это была «подстава» под него.

В нарушение всякой субординации я фельдсвязью послал два письма с информацией о возможных последствиях столкновения ветеранов и милиции директору ФСБ М.Барсукову (у нас были хорошие отношения) и А.Коржакову (уверен, что к описываемой провокации он имел самое непосредственное отношение). Ответа не получил. Лишь год спустя на каком-то официальном мероприятии в Кремле М.И.Барсуков подошел ко мне и сказал: «А вы своими письмами в мае прошлого года сильно рисковали. Ваша карьера везде могла быть закончена. Но это был поступок, достойный уважения, и поэтому вас не тронули, и не надо вопросов о том, кто, зачем и почему».

Однако в мае 1995 г. я понял, что мне никто не поможет, кроме, как всегда, Господа Бога. Решающее совещание с заявителями было назначено на пятницу, 7 мая. Есть мнение врачей, что ночью во сне головной мозг отдыхает. Ничего подобного, и когда его обладателя загнали в западню, мозг работает и ищет правильный выход. Я проснулся с уже принятой чередой поступков (как бы сейчас сказали — «с выстроенной логистикой»). Первая связь по «кремлевке» (все разговоры всегда записывались) с председателем Мосгорсуда З.И.Корневой. Объяснил ей подробно всю ситуацию и возможные последствия кем-то задуманной провокации. Оказалось, что ее родственники тоже воевали и собирались на шествие. Мы договорились, что она даст команду в Басманный суд, чтобы заявление в субботу было рассмотрено и удовлетворено. А именно: «Отказ в шествии незаконен, и шествию быть». Дальше звонок в прокуратуру г. Москвы, чтобы зампрокурора был в 10.00 в Басманном суде и поддержал заявителей. С юридической точки зрения все было законно и обоснованно — комар носа не подточит. Чтобы молодой судья не запутался в возникшей ситуации, мы подготовили ему подробную справку с выводом, что никаких законных оснований для запрета шествия 9 Мая нет, и я ему эту справку отвез и на словах все рассказал. Оставалось самое неприятное — встреча с агрессивными заявителями. Пятница, 7 мая, зал в мэрии почти полон ими плюс телевидение и пресса. Я коротко доложил, что шествие запрещено, но есть и еще информация. Телевидение и пресса быстро исчезли докладывать руководству, что будет большой скандал и беспорядки. Мои помощники проследили за тем, что эти люди удалились и не подслушивают.

Когда заявители перестали возмущаться, мы перешли к той самой информации, а именно: сейчас вы подпишете исковое заявление о том, что в шествии вам отказано незаконно, и отнесете его в Басманный суд. Мой сотрудник вас сопроводит. И отдельная просьба к генерал-половнику, Герою Советского Союза В.В.Варенникову: заявление подписать и завтра быть к 10.00 в суде в военной форме и при всех наградах (он, кстати, был участником Парада Победы). И еще просьба — в зале вести себя без хамства, но пусть будет побольше возмущенных голосов.

В субботу, 8 мая, у Басманного суда было много сочувствующих коммунистам плюс все телеканалы и журналисты. На их вопрос, каково будет решение суда, я ответил, что мэрия Москвы судами не руководит. В суде все прошло по плану, но мне пришлось наслушаться оскорблений в адрес Ельцина, Лужкова и меня. Лужкову я коротко доложил, что суд я проиграл, на что он посмотрел на меня со злобным удивлением (было чему удивляться, т.к. пять лет при моем участии не было проиграно ни одного суда, включая Конституционный и Верховный). Главное, что это решение Мосгорсуда мэрия обжаловать не могла: в воскресенье, 9 мая, суды не работали, а в понедельник — уже бессмысленно.

У Белорусского вокзала было много народа (но точно не более 10 тыс. человек). Я поздоровался с замначальника ГУВД Б.Кондрашевым и неминуемо с Г.А.Зюгановым. Его всегда розовое лицо было красным от удовольствия: как же он выиграл в суде у Ельцина, Лужкова. Он меня поблагодарил за помощь в организации шествия, а я отшутился, что благодарность надо занести в мою учетную карточку бывшего члена КПСС. Нашу беседу прервал звонок по рации от Ю.М.Лужкова: «У тебя проблемы около памятника Марксу. Двигайся быстро туда. Доложи».

Действительно, проход к Красной площади был перекрыт тонкой цепочкой курсантов Высшей школы МВД. Несколько изрядно подвыпивших типов (по возрасту явно не ветеранов ВОВ) требовали пропустить их на Красную площадь. При появлении полковника милиции они стали требовать, чтобы я дал команду их пропустить. Стала собираться толпа, а это уже опасно. На счастье, рядом оказались наши ребята из ОМОНа, и их вмешательство (без применения силы) сразу отрезвило горлопанов и любопытных: они быстро ретировались. Тут подошли действительно ветераны в советской форме с наградами, попросили пропустить их на Красную площадь. У них была копия Знамени Победы. Я им объяснил, что на Красную площадь они не пройдут — это решение кремлевского руководства. Тогда они попросили пройти хотя бы к Вечному огню. Это место было не под запретом, и я рискнул разрешить им пройти, но только рядом со мной. Около входа к огню дежурил замкоменданта Кремля полковник М.Фирсов. У меня с ним были добрые отношения, и мы быстро согласовали проход ветеранов. Правда, пришлось подождать: венок возлагал канцлер Германии Г.Коль. Ветераны высказали мне обоснованную обиду: победители должны ждать, пока побежденные будут класть венок. Ветераны подошли к огню, положили цветы. К этому времени шествие и митинг закончились, и мы, «менты», могли выдохнуть — без происшествий. Ветеранов я пригласил в наш штабной «вагончик» около гостиницы «Москва» выпить фронтовые сто грамм. Мы славно пообщались, а они подарили для моего отца памятный юбилейный значок и просили передать ему, что он воспитал хорошего сына. Отцу я все передал, и он лишь сухо заметил, что я вел себя правильно.