Прославленный хоккеист — о жизни и своей карьере
Олимпийский чемпион, обладатель Кубка Канады и четырехкратный чемпион мира по хоккею Сергей Бабинов, которому исполнилось 70 лет, в интервью ТАСС рассказал, как в "Тракторе" его приучали к дисциплине, почему он вынужден был сбежать из челябинского клуба в "Крылья Советов" и как сложно ему было играть против президента России.
— В челябинском "Сельхозвузовце" вы действовали центральным нападающим. Насколько навыки игры в такой роли вам потом пригодились?
— Я играл на этой позиции по окончании школы "Трактора". Мне не удалось попасть в число кандидатов в команду мастеров, и Николай Сидоренко (заслуженный тренер РСФСР — прим. ТАСС) пригласил меня в "Сельхозвузовец" с условием, что я буду еще и учиться. Трудно сказать, пригодились ли мне те навыки. Это был все-таки не детско-юношеский хоккей, а уже класс А — там выступали команды хорошего уровня. Просто была свободна та позиция, и тренер меня туда поставил
За то время мне удалось раскрыться, и руководители "Трактора" пригласили меня. Мне повезло, что моими партнерами стали такие известные игроки, как Николай Макаров, Анатолий Картаев, Валерий Белоусов. Я попал в такой сложившийся коллектив, где помогали мне, и я их дополнял.
— Ваш первый тренер в школе "Трактора" Петр Дубровин, воспитавший двукратных олимпийских чемпионов Сергея Макарова и Вячеслава Быкова, выводил вас из команды из-за дисциплины. Когда вы возглавляли ДЮСШ ЦСКА, осознавали ли, насколько оправданными были его методы?
— Для начала скажу, что Юрий Бухин, мой первый тренер в хоккее, нас собрал в спортивный клуб при заводе. Мы чистили лед, тренировались, убирались, все было рядом с домом. Он что-то подсказывал, где-то направлял, строил учебно-тренировочный процесс. Нас в команде было не так уж много. Естественно, мы ничего не выигрывали, проигрывали очень много. У нас появлялась спортивная злость, мы все время хотели что-то доказать. Он приводил старших товарищей, которые проводили с нами мастер-классы. Он дал любовь к хоккею независимо от того, есть у тебя результат или нет.
Что касается того случая в школе "Трактора", это было сделано в воспитательных целях, чтобы мы не относились к делу снисходительно: мол, захотел — пришел, захотел — ушел. В то время обстановка в городе была настолько напряженная, вечером было немало случаев проявления хулиганства. В воспитательном плане я бы, наверное, сделал то же самое. Тогда меня поставили на место, сказав, что я должен согласовывать свои действия с родителями, тем более мне было 13–14 лет. Да, я был в надежных руках — у меня были старшие товарищи, которые жили рядом со мной. Но добираться было очень сложно, тренировки заканчивались в 11–11:30 вечера, и ехать домой одному через весь город мне не очень хотелось. Поэтому я принял такое решение, после которого немного забоялся, что мог не попасть в команду.
Когда я работал в ЦСКА, это было уже другое время — более спокойное, тем более сложно сравнивать Москву и Челябинск. Таких случаев больше не было, да и в Москве дети до позднего вечера не катались.
— В "Тракторе" вы играли под руководством Анатолия Кострюкова, про которого говорили как про организатора своего рода творческой лаборатории. Почему он не боялся доверять ни вам, ни тому же Сергею Макарову?
— Наверное, он разглядел в нас лучшие стороны. Это был тренер с большим именем и спортивным прошлым, которого уважали. Он сумел организовать команду, которая выдавала необходимый на тот период результат. Он был в меру авторитарным, в меру демократичным, последовательным. С ним приятно было работать.
"Понимал, что шел на риск, уезжая из "Трактора"
— Вы уже признавали, что чувствовали свою вину за тот поступок, когда в 1975 году в Москве покинули "Трактор", чтобы перейти в "Крылья Советов" (Бабинов самовольно покинул команду, когда та находилась в Москве — прим. ТАСС). Спустя какое-то время вы осознавали, что, если бы этого не сделали, вам не удалось бы добиться в хоккее большого успеха?
— Думаю, да. Может, не так это надо было делать. Но одно дело, когда тебя какой-то дядька приглашает, а другое — когда это делает лично Борис Кулагин (главный тренер "Крыльев Советов" в 1971–1976 годах — прим. ТАСС) и говорит мне о перспективе. Естественно, находясь в Челябинске, я бы не попал на Олимпийские игры 1976 года. Он доверил мне место в числе тех 18 человек на Олимпиаду, и это что-то значило для меня и для него. Он все же брал ответственность за свои действия и поступки. Я ему очень благодарен, что он настоял на моем переходе и убедил меня в этом. Наверное, можно было перейти как-то по-другому, но объяснить это сейчас настолько сложно, и многие не понимают, зачем я это сделал.
— Вам было тогда 19 лет. Сильно ли вы тогда переживали за случившееся или это уже был такой возраст, когда вы понимали, зачем сменили команду?
— Я осознавал такое, принимал определенные риски. Если что-то не получится, пришлось бы возвращаться, но, сами понимаете, мосты были бы сожжены. Честно сказать, я не думал, что будет, если у меня не получится. Я шел вперед, и раз уж встал на этот путь, то шел до конца.
— Когда вы уже потом в составе "Крыльев Советов", а затем и ЦСКА приезжали в Челябинск, припоминали ли вам там тот отъезд? После матча за ЦСКА в 1980 году, в котором судья засчитал ваш гол, вам и остальным игрокам гостей пришлось лечь на пол уезжавшего автобуса.
— Такой случай был, это шло еще и когда Сергей Макаров перешел в ЦСКА. Болельщики были расстроены, что "Трактор" не сумел победить, а меры безопасности в то время не отвечали нынешним требованиям. Просто нам не повезло, что болельщики выразили свое мнение таким образом. Было не очень приятно, что мы попали в такую ситуацию, но это жизнь.
— С Кострюковым вы потом общались?
— Мы потом разговаривали, друг друга поняли, объяснились с ним. С Евгением Тяжельниковым (первый секретарь ЦК ВЛКСМ в 1968–1977 годах, курировавший "Трактор" — прим. ТАСС) тоже объяснились, все меня поняли. Каких-то недопониманий у нас потом не осталось.
"После удаления в игре Олимпиады с чехословаками Кулагин не ругал нас"
— В матче клубной Суперсерии 1975–1976 годов с "Баффало", который "Крылья Советов" проиграли со счетом 6:12, вы отдали голевую передачу. Игравший в этой серии Владимир Крикунов рассказывал, что накануне игроки "Крыльев" посетили матч "Баффало" с "Лос-Анджелесом" и, учитывая проигрыш "Баффало", решили, что обыграют соперника чуть ли не одной левой. Предупреждения Кулагина о настрое не дошли целиком до игроков?
— Наверное, да. Мы смотрели этот матч, который был то ли 31 декабря, то ли 1 января. Были на трибуне, "Баффало" тогда не произвела на нас должного впечатления. Но на следующий день, когда мы вышли против них играть, поняли, насколько мы ошиблись в своих рассуждениях и высказываниях. Так получилось, что в наши ворота все залетало. Размер коробки был для нас очень непривычным, сама она была очень узкая. Все происходило для нас очень быстро, поэтому, возможно, с непривычки мы могли не оказать достойного сопротивления. В других играх размер площадки был другим, а в Баффало за воротами два игрока не могли проехать.
— Игравший с вами в паре Вячеслав Фетисов рассказывал, что главный тренер ЦСКА и сборной СССР Виктор Тихонов сначала видел вас с Фетисовым в составе пятерки с Хельмутом Балдерисом, Сергеем Капустиным и Виктором Жлуктовым, которая должна была заменить сходившее со сцены звено Владимира Петрова, Бориса Михайлова и Валерия Харламова. Но такой пятеркой в итоге стало сочетание хоккеистов во главе с Игорем Ларионовым. Чего по игре ждал от вас Тихонов?
— Наверное, ожидал надежности, гармоничности, определенной связи. Все были разного возраста, мышления, воспитания. А когда собралась пятерка Ларионова, там были больше одногодки, играли вместе и на молодежных чемпионатах мира. Поэтому тем ребятам было проще. Разглядеть создание пятерок, пар — это великое мастерство тренера, умеющего найти нужные слова и воплотить свои задумки в жизнь. Играть как эта пятерка нам не удавалось.
— В сборной СССР вашим первым партнером был Геннадий Цыганков, у которого было девять сотрясений мозга, его сравнивали еще с кирпичной стеной. Как вы, довольно молодой игрок, нашли с ним общий язык?
— Ты понимаешь, что более старший товарищ в твоей паре является лидером, он будет тебе подсказывать. И в будущем, когда я стал более опытным, ко мне ставили более молодого партнера. По жизни они все были прекрасные люди, не ходили, задрав нос, подсказывали. Никаких неудобств это не создавало.
— В том знаменитом матче Олимпиады 1976 года с командой Чехословакии вас с Жлуктовым удалили при счете 0:2, после чего тройка игроков сборной СССР действовала практически все две минуты в одном составе. Вы тогда говорили, что перегорели. Как смотрелся тот подвиг советских хоккеистов со скамейки штрафников?
— Игра есть игра. И когда мы вернулись на скамейку запасных, Кулагин не сказал ни слова упрека в наш адрес, и мы продолжали играть как играли. Да, переживали за результат.
— Врач команды Олег Белаковский после того эпизода растирал нашатырем виски выстоявшим тогда втроем Цыганкову, Владимиру Шадрину и Юрию Ляпкину.
— Растирали виски всем — настолько это все было напряженно. Я перед той игрой находился в беспокойном состоянии, как и вся команда. Все-таки от результата той игры зависела судьба золотых медалей.
— Свою карьеру вы завершили в 31 год. Были ли мысли, что могли поиграть больше?
— Наверное, мог. Но это был тот период времени. Будучи офицером Советской армии, перейти в другой клуб было настолько сложно... Для этого надо было уволиться из армии. Было очень много сложностей, и я принял решение. На подходе были мальчишки, как Алексей Гусаров, которые играли уже очень хорошо. Тянуть лямку не хотелось — играть надо было на высоком уровне, а просто доигрывать не хотелось.
"В Харламова надо было еще попасть"
— Считается, что издержками вашего игрового стиля были множественные травмы. Пробовали ли вы изменить свою игру, чтобы снизить количество повреждений?
— Без каких-то трудностей мы ничего не сможем достичь. Все равно чем-то жертвуют для достижения цели. Сказать, что что-то надо был менять, сложно. Не думаю, что я был такой один. Все любили хоккей и играли на результат, это очень важно.
— Вы неоднократно играли в составе команды "Легенды СССР" в гала-матчах, в том числе и с участием нашего президента. Какое впечатление он производил тогда на вас? Тем более что он встал на коньки в 60 лет?
— Понятно, что не стоит ждать каких-то спортивных результатов от человека, начавшего играть в 60 лет. Но то, что он встал на коньки и полюбил этот вид спорта, говорит об очень многом: о его целеустремленности, стремлении. Главное, что своими действиями он привлек внимание спортсменов, объединил нас, ветеранов. Это дало возможность участвовать в официальных соревнованиях среди любителей. Он выступал не как профессионал, а как любитель. Только один его выход на лед очень много значит — не каждый руководитель может в 60 лет встать на коньки, и не где-то на закрытом катке, а при аудитории 12–15 тыс. зрителей. Для этого надо иметь мужество, поэтому мы его сильно уважаем.
— Доводилось ли вам играть с ним в одной пятерке?
— Вместе с ним не доводилось, но против него приходилось играть регулярно. Это намного сложнее, чем играть сзади. Все-таки это первое лицо государства, у него могло что-то не получаться, так как он поздно встал на коньки. Но с той стороны играет не один он, а пять человек. Есть определенные нюансы, как правильно подкатиться, встать. Будешь обращать внимание только на него, тебе его партнеры забьют. Где-то давали слабинку, где-то — по-настоящему.
— Можно ли этот момент сравнить с тем, когда "Крылья Советов" в ноябре 1976 года играли против впервые вышедшего после тяжелой травмы Валерия Харламова из ЦСКА? Говорят, что вас просили не действовать жестко против него.
— Ну кто будет просить играть мягко? В советском хоккее не играли так грубо, как канадцы. Может, силовая борьба была, но на этом не концентрировалось внимание. И во-вторых, в Харламова надо было еще попасть. Он был настолько ловким, умел правильно выбирать позицию, держать дистанцию. Он предугадывал ситуацию, куда ему не надо было лезть. Такой установки я не слышал.
Комментарии