Руководитель НЦИП: рост интереса к истории сегодня достигает своего пика

— Елена Петровна, расскажите, пожалуйста, об идее парка скульптур "Спасенная Европа". Почему местом его расположения был выбран Калининград и почему открытие парка было перенесено?

— Парк "Спасенная Европа" — это совместный проект Национального центра исторической памяти и правительства Калининградской области, он поддержан Президентским фондом культурных инициатив. Такой тандем свидетельствует, что этот проект признается государственно значимым. Хочу сразу сказать, что для нас принципиально важно, что этот проект поддерживает и ТАСС. Безусловно, мы, совместно здесь работая, понимаем, насколько важно сейчас обратить внимание на те памятники, мемориалы советским воинам, которые были снесены в странах, освобожденных от нацизма Красной армией

Безусловно, для нас важно и сохранение архитектурного начала и того культурного кода, который был заложен в монументальной скульптуре и мемориалах послевоенного времени. Потому что это произведения искусства, и, к сожалению, многие произведения, которые являются достоянием мировой культуры, сегодня уже уничтожены. Поэтому решение о создании такого парка имеет и культурологический, и исторический, и общественный формат. И его создание в год 80-летия Победы — это, конечно, демонстрация нашей принципиальной позиции — что мы от своей памяти никогда не отказываемся, что мы глубоко осознаем значение этой памяти в современном мироустройстве, что мы с огромным уважением относимся к памяти других народов, понимая, что она является такой же скрепой для них, как и для российского общества. Историческая память всегда, везде, в любом государстве — это основа мировоззрения. И очень важно, какая база будет у исторической памяти, какой базис, что будет лежать в основе этой исторической памяти. И здесь историческая правда для нас, конечно, является приоритетом.

Поэтому это очень масштабный проект, очень интересный с точки зрения его осмысления и развития. Потому что сейчас в первую очередь это семь скульптур, которые были снесены наиболее демонстративно, с большим политическим резонансом. И эти семь памятников и их снесение — это, конечно, политические акции, потому именно они были положены в основу первой очереди. А так этот парк, безусловно, будет пополняться и будет включать в себя памятники с территориальной привязкой по странам Европы.

При этом парк не ограничивается только материальными объектами. Это целая система виртуальных информационных программ и продуктов, которые позволяют окунуться в нашу историю, подтвержденную документально. В проекте используется очень много архивных документов, фотографий, используются материалы средств массовой информации, которые вот так совокупно еще никогда не были представлены нашей и зарубежной общественности.

Почему было перенесено открытие парка? Первоначально планировалось открыть парк в преддверии 9 Мая, а именно в день освобождения Кенигсберга от нацизма. Но затем нам показалось более верным приурочить открытие к дате, когда мы вспоминаем начало Второй мировой войны и нацистский поход на Европу. Поэтому открытие парка состоится 1 сентября и будет символизировать освобождение Европы.

— Ведет ли Национальный центр исторической памяти работу по сбору данных о разрушенных памятниках и сохранениях на Украине и постсоветском пространстве? Видите ли вы возможным в дальнейшем использовать собранные данные для восстановления памятников на этих территориях?

— Сбор информации о памятниках, которые попали в зону специальной военной операции и были разрушены либо были сознательно разрушены на территории Украины в ходе декоммунизации, — это большая и важная работа, на нее есть общественный запрос, и Национальный центр в целом ряде направлений эту работу координирует. Как, например, в соответствии с поручением президента, совместно с правительством Курской области и Обществом охраны памятников сейчас ведется реестр объектов культурного наследия в Курской области, которые, попав под обстрел, были либо сознательно уничтожены, либо повреждены.

Хочу обратить внимание, что работа по изучению уничтоженных памятников, собирание технической документации и материалов о них — это не просто какая-то механическая работа, связанная только с технологическим процессом восстановления. Она очень масштабная и многоплановая, и сегодня включает в себя работу профессиональных сообществ и архивистов, и искусствоведов. Ее целью является не просто физическое восстановление, а именно обращение к тому, какое место этот объект культуры занимал в истории российской государственности, с какими событиями он был связан и какое значение для мировой истории и культуры имел.

И сбор этого материала — это как раз один из очень правильных подходов, при которых сюда может включиться молодежь. Национальным центром ведется такая работа по вовлечению и координации общественных и профессиональных сообществ — в частности, на базе Курского государственного университета планируется создание научно-практического центра, который бы выполнял работу по вовлечению молодых людей в такое описание, выявление документов, связанных с разрушенными памятниками, для восстановления этих памятников и одновременно по популяризации этой деятельности среди своих сверстников.

Поэтому здесь Национальный центр не ведет работу, но скорее координирует и вовлекает. А работу, я уверена, ведут профессиональные сообщества и российское общество.

— Продолжая говорить об Украине — в начале этого года власти Львова приняли решение ликвидировать мемориал "Холм Славы", перенеся останки советских воинов на окраину города. С вашей точки зрения, ради чего реализуются подобные инициативы с перенесением останков и могут ли они вообще достичь какого-то успеха?

— Инициатива здесь понятна и легко объяснима. Речь идет о том, чтобы историческая память не была перед глазами. Что такое "Холм Славы", даже судя по его названию? Это место памяти, обращения к истории, и при виде его вольно или невольно, но обязательно возникает вопрос о том, с чем связано его появление, кто здесь захоронен, с какими событиями это было связано. И когда нет перед глазами холма памяти, а где-то он там на задворках, тогда и не возникает эта точка памяти.

Но вы знаете, такой подход очень иллюзорен, потому что хоть на самом деле историческая память и формируется через визуальные образы и места памяти, но место памяти — это не только географическая точка. Место памяти — это тот акцент, который есть в нашем мировоззрении. А вот этот акцент в нашем мировоззрении формируется из очень многих составляющих. Это и память поколений, и рассказы своих дедушек и бабушек, преемственность поколений. Это историческая наука, это академическое знание, это документальные сведения и архивные документы. Это еще и взаимодействие, взаимоотношение со сверстниками, ровесниками, если мы говорим о молодежи, — то, что сегодня является народной дипломатией, еще одним механизмом формирования памяти.

Поэтому, конечно, только уничтожением географического объекта память не поменяется и останется все равно. И очень важно не забывать, что формируется она по разным векторам и из разных источников, поэтому здесь важна наша принципиальная позиция, что историческая память — это очень многогранное и многоаспектное явление. Но вместе с тем сам перенос останков... Нельзя сказать, что это осквернение, — останки сохранены. Но сам перенос, конечно, демонстративен. И такая демонстрация — это попытка нивелирования заслуг и позиция, которую заняли власти Львова.

— Говоря о разнообразных форматах сохранения памяти — на каком этапе сейчас находится порученная президентом Российской Федерации работа по созданию цифрового народного архива участников СВО?

— Работа ведется активно, потому что есть колоссальный общественный запрос на сохранение памяти самих участников СВО и их родственников, запрос от тех, кто хочет, чтобы память о наших бойцах, память о вовлеченности в эту сложную геополитическую историю была сохранена во всем своем масштабе и во всех своих проявлениях. Надо сказать, что эта память очень неформальна, эта память и выражается в творческом измерении, и сохраняется в кадре, эта память имеет личный характер и передачу. И именно такая совокупность позволяет относиться к историческому процессу не как к формальному, а как к связанному и с конкретными людьми, и с общественными векторами. А это позволяет нам сохранить настоящую историю.

Сейчас очень важно сохранить историю специальной военной операции во всем ее многообразии, и настоящую, реальную, потому что если мы сейчас это не сделаем, то это сделают другие и необъективно. Важно, что сегодня осознание этой работы присуще не одному Национальному центру исторической памяти, но здесь и общественный запрос, и вовлеченность очень многих институций. Это и фонд "Защитники Отечества", и общественные организации, и движения федерального и регионального уровня, и государственные органы власти. Такая общая работа по сохранению памяти об участниках специальной военной операции, конечно же, говорит о таком народном подходе к народному архиву, который мы сегодня формируем.

Если говорить, в какой он стадии, — речь сегодня идет уже о наполнении той структуры, которая разработана и предложена Национальным центром. Она прошла обсуждение на ряде совещаний, мероприятий, в том числе и в общественных кругах, и сегодня идет ее наполнение, разработка. Сразу хочу сказать, что для написания истории, для проведения любой научной и просветительской работы эти материалы обязательно будут доступны. Поэтому работа над архивом имеет очень много аспектов.

— Не так давно стало известно о решении президента США Дональда Трампа восстановить в Вашингтоне памятник генералу Конфедерации Альберту Пайку, который был осквернен и уничтожен в ходе протестов 2020 года. Можно ли сказать, что сегодня процесс восстановления единства исторической памяти становится мировым трендом? Видите ли вы возможными наднациональные соглашения по сохранению исторической памяти?

— Вы абсолютно правы. Сохранение исторической памяти сегодня — уже наднациональный тренд, это однозначно. Связано это с пониманием того, что историческая память — это та категория, которая позволяет любому, абсолютно любому государству ощутить себя суверенным. Ведь есть даже такое понятие, как исторический суверенитет, когда страна самостоятельно дает оценку своим приоритетам исторического развития, и мне сложно назвать сегодня какую-либо страну, которая сказала бы, что она не заинтересована в этом. То есть политика исторического суверенитета присуща абсолютно всем. А значит, обращение к приоритетам исторической памяти собственных стран, собственных народов является здесь основным вектором, в том числе не только внутреннего развития, но и мирового диалога. И мы видим эти проявления, и инициатива Трампа, безусловно, относится к их числу.

Мы видим эти проявления в актуализации тех совместных точек исторической памяти, которые объединяют наши народы. Безусловно, в год 80-летия Победы нельзя не сказать, что они прежде всего связаны с вкладом народов в победу над нацизмом, это наша общая точка исторической памяти. И в этой связи, когда мы говорим о некоем наднациональном соглашении или формате, я уверена, что речь идет не только о юридическом оформлении, но прежде всего о понимании, это — базис построения отношений в мире и основа коммуникации. И уверена, что обращение к исторической памяти с позиции ее исторического суверенитета, с позиции сохранения исторической правды — это то, что сегодня отстаивает Россия, и то, что присуще всему цивилизованному миру. Инициатива Трампа, мне кажется, только подтверждает такой взгляд.

— Продолжая американскую тему — как вы относитесь к сравнению саммита на Аляске с Ялтинской конференцией? Что встреча на Аляске значит для России с точки зрения истории?

— Безусловно, это важнейшее событие. Это диалог, который состоялся на фоне сложнейшей геополитической ситуации и мировых угроз. И сравнивая его с Ялтинской конференцией, нельзя не отметить, что перед внешними вызовами и мировыми угрозами объединяются, поэтому в этом ключе много параллелей, которые можно провести. И с точки зрения значимости для исторического развития на современном этапе встреча на Аляске сродни встрече в Ялте, это однозначно.

— Сегодня наша страна переживает особый период, в котором трудно разобраться без хорошего знания предпосылок современных событий. Как вы считаете, растет ли на этом фоне интерес школьников к истории?

— Я бы сказала, что рост интереса к истории сегодня достигает своего же пика. Сегодня история стала общедоступна. Это очень хорошо. Появилось в обиходе колоссальное количество и литературы, и исторических игр, и любых других современных форматов погружения в исторические события. Однако такое всеобщее увлечение историей влечет за собой определенные риски, которые связаны с тем, что абсолютно каждый чувствует себя историком. Это очень хорошо с одной стороны, потому что это есть не что иное, как твое ощущение себя гражданином страны, ощущение своей связи со страной, когда ты понимаешь, что ее история тебе интересна, ты к ней неравнодушен и ты в ней разбираешься. С точки зрения гражданского самосознания это прекрасно, но необходимо понимать, что не будучи профессиональным историком, осознать порой очень сложные исторические перипетии в полном объеме невозможно.

И сегодня есть определенное клиповое мышление в области исторических фактов и событий. Такое мышление как раз и несет риски, потому что оно в большей степени подвержено фальсификации и деструктиву. То есть осуществляется вкидывание в общественное пространство каких-то лжефактов или событий, которые реально имели место быть, но оказываются вырваны из контекста и поэтому приобретают совершенно другой смысл. И очень важно суметь понять, где информация правильная, где адекватно и правдиво поданы события, а где они нацелены на переформатирование сознания за счет фальсификации и нарушения причинно-следственных связей. Это один из механизмов воздействия на историческое сознание с точки зрения его нивелирования либо с точки зрения его переформатирования в нужном том или ином русле. Вот здесь как раз и существует риск, и это большая проблема сейчас на самом деле.

Потому всеобщее увлечение историей и интерес школьников к ней требует очень большой ответственности со стороны профессиональных историков. Это мое глубокое убеждение. Потому что сегодня историческая память должна базироваться на глубоком академическом знании, это является залогом ее устойчивости и одновременно залогом нашего гражданского мировоззрения.

Если рассматривать историческую память как политическую конструкцию для решения тех или иных геополитических вопросов — так рассматривают ее на Западе, — мы не сможем отвечать на запрос формирования национального сознания, а именно это главный запрос у нашего общества. И в этом случае историческая память будет подвержена хаотическим изменениям и несостоятельна перед правдой. Самое страшное, что может появиться, — это нигилизм российского общества к истории. То есть когда будет недоверие — это самое страшное. Попытки были в 90-е годы, наше общество тяжело это пережило. Мы до сих пор еще испытываем на себя влияние того исторического нигилизма, который был сформирован в 90-е годы через насильственный пересмотр всех наших ценностей. И сегодня историческая память как бы формируется заново.

— Елена Петровна, если посмотреть несколько более широко, что бы вы хотели, чтобы общество через 30 лет сказало о текущей работе Национального центра исторической памяти? Какое значение несет деятельность центра в контексте российской истории как таковой?

— Очень интересный вопрос. Он интересный, потому что, на самом деле, я не буду кокетничать и говорить о том, что никогда не задумывалась об этом. Живешь не одним днем, все проходит, и все меняется, на моей памяти уже прошло несколько доктрин исторического развития. И как историк я понимаю, что такая смена векторов, с одной стороны, обогащает историческую и политическую науку, но, с другой стороны, не позволяет выстроить стройный и уверенный мировоззренческий каркас, который имеет важное значение для нашей государственности, для обеспечения национальной безопасности, для развития нашего общества на стабильной основе. Я бы очень хотела, чтобы о Национальном центре говорили как об институции, созданной президентом Российской Федерации, исходя из осознания необходимости выработки вот такой очень твердой, целенаправленной и опережающей стратегии сохранения исторической памяти именно как национального достояния. И чтобы эта стратегия была поступательной и не несла колебаний, которые влияли бы на мировоззрение нашего общества и на уверенность нашего общества в собственной великой столетней истории, в которой было абсолютно все, и плохое и хорошее, — как говорит Владимир Владимирович, "мы великая держава, и мы ни от чего не отказываемся". Вот такая объективная, правильная, не эпатажная, а спокойная и уверенная оценка, которая создавала динамику понимания исторического развития на достойном национальном уровне.