Ректор Центральной музыкальной школы Валерий Пясецкий: чужие здесь не ходят

О рояле в кустах, Денисе Мацуеве, мотивации и филиалах 

— Ищу и не нахожу рояль, Валерий Владимирович.

— Себе? Хотите купить?

— Нет. В кустах или хотя бы в вашем кабинете.

— Когда в апреле 2016-го меня только назначили директором ЦМШ, здесь стоял инструмент. Мой личный

Старенький, но очень хороший, даже замечательный. Bechstein из золотой серии 1913 года. Пару лет точно тут провел.

— Почему убрали?

— Рояль для меня — не предмет интерьера. Первое время играл на нем, потом все меньше, меньше, пока совсем, можно сказать, не перестал.

Допускаю, не прав, однако я из породы людей, предпочитающих заниматься чем-то одним, но с полной отдачей. Моя трудовая книжка лежит в ЦМШ с 1984 года — солидный профессиональный стаж, согласитесь.

После пятого курса консерватории были полтора года армии, потом аспирантура. Я целенаправленно вернулся именно сюда и к моменту назначения директором одновременно работал преподавателем и в ЦМШ, и в консерватории, и в Шопеновском колледже. Сразу уволился отовсюду, кроме родной школы. Невозможно совмещать, знаю на сто процентов. Некоторые люди, правда, как-то умудряются, но я — точно нет.

Вот так и с роялем. Надо было выбирать: самому играть, других учить или администрировать. Лучше не распыляться, не пытаться бежать в разные стороны.

Когда пришел в консерваторию с заявлением по собственному желанию, ректор сильно удивился: в тот момент я вел полный класс студентов. Естественно, всех пристроил, никого не бросил. С удовольствием продолжал бы заниматься с ними, но количество часов в сутках не увеличивается, а управлять временем мне пока не удается.

— И для души учеников не оставили?

— Буквально несколько человек.

— Кто эти избранные?

— Один уже взрослый и известный пианист — Иван Бессонов.

— Думал, назовете Дениса Мацуева.

— Ну, Денис…Он уже давно не нуждается в моих уроках и советах, хотя несколько дней назад приходил, мы вместе сыграли Пятый концерт Бетховена, который он только что выучил и сейчас начинает активно исполнять. Поиграть на два рояля всегда приятно, здорово и полезно, особенно перед публичными концертами. Он — солист, а я — "оркестр". Ощущение — как при спарринге в боксе.

Дениса много лет не воспринимаю как ученика, он близкий, родной мне человек. При этом всегда помню: Мацуев — колоссальный музыкант с высочайшим рейтингом в мире.

— Но позволяете себе делать ему замечания?

— Иногда могу высказать пожелания, и, по-моему, Денису это нравится, всегда благодарит. Он абсолютно нормальный, адекватный. При всем звездном статусе. Слава его не испортила, что ныне большая редкость.

В творческом мире испытание медными трубами пройти крайне трудно. Не буду всуе трепать фамилии, поверьте на слово…

Денис приехал сюда в 1991 году, в девятый класс. То, что мы встретились, — судьба. Я ведь долго был концертмейстером, даже не мечтал сразу попасть в педагоги ЦМШ. Мне, как и многим, помог директор школы Валентин Бельченко, о котором я сохранил самые теплые воспоминания. Добрый был человек.

Валентин Сергеевич позвонил как-то: "Слушай, тут мальчишка приехал, а ты хотел преподавать... Может, послушаешь? Если понравится, возьмешь. Дам твой телефон?"

Вот так все начиналось.

— Любовь с первого взгляда?

— Дело даже не в этом… У меня больше не было учеников, которым никогда не надо повторять дважды. Порой возникало ощущение, что он вообще не слышит, о чем рассказываю, думает о своем, а результаты потом показывал фантастические. Он феноменально одарен!

Очень работоспособный, по специальности не пропустил ни единого занятия, при этом свободное время проводил на футбольной площадке у школы. Денис проучился у меня три старших класса, незадолго до выпуска получил Гран-при на международном конкурсе в Йоханнесбурге и поступил в консерваторию. На третьем курсе я показал его выдающемуся мэтру Сергею Леонидовичу Доренскому, который сразу взял Дениса в свой класс.

Но я отвлекся и увлекся, а вы спрашивали о моих сегодняшних учениках…

— Прикидывали хотя бы приблизительно, сколько их было на вашем счету?

— Никогда этим не занимался, но, что интересно, если начну вспоминать, быстро восстановлю в памяти все имена. Только учеников с лауреатскими званиями различных конкурсов у меня около 150. На знаменитом "Щелкунчике" я собрал коллекцию из семи премий, включая три первые. Такой же комплект — на конкурсе Владимира Крайнева. С маэстро во главе жюри.

А сейчас учеников четверо. Ивана Бессонова уже назвал. Кстати, из Санкт-Петербурга его "привез" Мацуев. Эта сторона общественной деятельности Дениса вызывает у меня искреннее восхищение. Он оказывает колоссальную поддержку юным дарованиям. Так было и с Елисеем Мысиным, которого Мацуев открыл, наверное, лет в пять. Он занимается продвижением, как сейчас принято говорить, "сопровождением" талантов. Те играют соло и с оркестрами на крупнейших площадках — в "Зарядье", Большом зале Московской консерватории, зале Чайковского. Денис устраивает мастер-классы у лучших педагогов, ребята участвуют в организованных им конкурсах, главный из которых — Grand Piano Competition — проводится в Москве. Очень серьезное мероприятие. Лауреаты становятся востребованными музыкантами.

Второй мой ученик — Лев Бакиров. Он намного младше. Приехал из Пермского края и какое-то время учился в Гнесинской десятилетке, у меня — третий год. Яркий молодой талант. Должен сказать, такого уровня учеников за все время у меня было мало, хватит пальцев на одной руке.

Третья ученица — совсем юная девочка. Полина Еремина оканчивает первый класс. Не по возрасту серьезная, вдумчивая и увлеченная музыкой, что нынче тоже редкость.

Никогда не сюсюкаю с учениками, разговариваю с ними, как со взрослыми людьми.

Мой учитель Анна Даниловна Артоболевская, гений детской педагогики, всегда говорила, что даже самому талантливому ребенку необходима помощь и поддержка родителей. Если те заинтересованы в результате, можно работать. Она права абсолютно! За более чем 40-летнюю практику многократно убеждался: никакие няньки и репетиторы ничего не сделают без родительской включенности.

— А мотивация юного дарования?

— Простите, но скажу страшную вещь: нет у детей мотивации. Привели в музыкальную школу и сказали: будешь учиться. Пацан же, к примеру, хочет гонять мяч с ровесниками, а девочка — играть в куклы с подружками.

Я оказался в ЦМШ из-за того, что очень любил слушать пластинки. В моей семье не было музыкантов и артистов, но отец, будучи военным по профессии, обожал музыку. После войны служил в Прибалтике, где случился инцидент с "лесными братьями" и ему сильно повредили руку. В левом запястье перебили все сухожилия, пальцы почти не сгибались, но отец самоучкой освоил игру на пианино. Конечно, сонаты Бетховена не исполнял, но, обладая хорошим голосом и замечательным слухом, пел, аккомпанировал сам себе. Еще играл на гитаре и аккордеоне.

Естественно, отец мечтал научить музыке кого-то из детей. Я же с детства слушал грампластинки, "допиливая" их до дыр. В общем, отец отвел меня в Гнесинскую школу, где его огорчили, сказав, что сын профнепригоден. Мол, идите отсюда, забудьте дорогу и закройте тему. Психологическая травма была жесткая, но отец не отказался от своей затеи. А может, еще и повезло — вмешался случай.

Мы жили на набережной Тараса Шевченко, и нашей соседкой по подъезду оказалась, представьте себе, Анна Даниловна Артоболевская. Меня немедленно доставили к ней, и она согласилась заниматься со мной. Все как-то завертелось. У Артоболевской была невиданная популярность, ее знали как уникального детского педагога. Толпы родителей приводили своих детей в надежде, что тех возьмут в обучение.

У Анны Даниловны не существовало понятий "занятие" или "урок". К ней приходили развлекаться, а не учиться. Комнату Ольги Даниловны, сестры, превратили в игровую, усыпанную большими деревянными кубиками красного цвета... До сих пор их помню. Не представляете, что там творилось!

Периодически из игровой, как морковку с грядки, выдергивали одного, а то и двоих-троих, усаживали за рояль. "Сейчас отпущу, деточки", — приговаривала Анна Даниловна.

Дома я ждал, пока придет мое время, кубарем слетал с шестого этажа на второй, поскольку знал: нажму на звонок, дверь откроется, а там — кубики и музыкальные шкатулки!

Через какое-то время я уверенно играл десятью пальцами, и в итоге оказался за партой здесь, в ЦМШ.

А вы говорите, детская мотивация…

Хотя дети с поразительной самоотдачей есть. Например, Ева Веревко, четвертая из моих учеников.

Доволен, что работаю с разными возрастами. Это моя отдушина. Когда хочу чуть переключиться, иду в расположенный рядом класс.

— Правильно понимаю, что для каждого ученика надо найти свой стимул или интерес?

— Да. Смысл педагогики Артоболевской сводился к тому, чтобы увлечь, а сделать это ох как сложно! На первом же занятии Анна Даниловна научила меня третьими пальцами играть "Собачий вальс". До того я не подходил к пианино, хотя оно стояло у нас дома. А тут прибежал к родителям с криком: "Я — музыкант!"

Любые приемы хороши, чтобы пробудить интерес. Для будущего успеха талант педагога ничуть не менее значим, чем способности ученика.

— А переманивать вундеркиндов допустимо?

— Это не принято, такое поведение считается в нашей среде аморальным. Увы, в профессиональном сообществе инциденты случаются…

— Не вмешиваетесь?

— Административным ресурсом это не разрулить. Многое ведь основано на человеческом факторе.

— Каков у вас конкурс на поступление в школу?

— Рассчитываете услышать ошеломляющую цифру типа 100 абитуриентов на место? Разочарую, нет у нас таких чисел.

Желающих, вернее, мечтающих учиться в ЦМШ огромное количество, но сюда идут те, кто отдает отчет в своих силах. И родители понимают, куда ведут детей. Планка требований задана очень высокая.

В школе работает подготовительное отделение, мы ежегодно проводим зимние и летние творческие школы, где действительно занимается много способных ребят. Кроме того, у нас теперь есть филиалы в Калининграде, Кемерове и Владивостоке. И потенциально самые сильные абитуриенты из регионов должны учиться поближе к дому, где созданы условия для творческого становления, а не рваться любой ценой в столицу.

— Не скажите! Всем хочется в Москву. Учеба здесь — гарантия, что карьера сложится. И шансов больше зацепиться после окончания.

— Вы правы, московское образование ценится очень высоко, и это оправданно. Другой вопрос, все ли выпускники музыкальных вузов столицы найдут в ней работу по специальности, не придется ли им, получив диплом, задумываться о поиске новой профессии? Не хватит вакантных мест ни в камерных и симфонических оркестрах, ни в образовательных учреждениях Москвы.

Поэтому хочу вернуться к теме наших филиалов, возникших несколько лет назад по решению Владимира Путина о создании в стране культурно-образовательных кластеров.

— Культуру — в массы?

— Именно. Весь вопрос, какого уровня культура. Смысл создания филиалов, повторяю, в том, чтобы высокопрофессиональное музыкальное образование стало доступным для одаренных детей из различных регионов России, чтобы ребята учились на малой родине и там же оставались. Если мальчишки и девчонки уедут из Кемерова или Калининграда в Москву, вряд ли потом вернутся домой. При всем уважении к этим городам… Останутся, пристроятся, кто как и где сможет.

Мы же решили открыть на своей базе высшую школу, не собираясь конкурировать с другими признанными вузами вроде Московской консерватории. У нас предельно камерная структура, лишь исполнительское направление, не готовим ни певцов, ни дирижеров, ни композиторов, ни теоретиков.

Пять пианистов, столько же — струнников и духовиков, всего 15 студентов на курсе.

Есть и еще тема, о которой скажу пару слов.

Долгое время мы с педагогическим составом думали, как подогнать узкие рамки образовательных стандартов под творческие потребности и снять ограничения, которые препятствуют наиболее эффективному профессиональному росту и обучению юных музыкантов. В результате разработали уникальные программы, основанные на почти вековом педагогическом опыте с учетом современных требований и задач в области академического музыкального исполнительского искусства.

Два года назад вышло постановление правительства России о проведении эксперимента по апробации и внедрению образовательных программ в ЦМШ, который продлится до 2039 года. Так наши разработки получили законную силу, что дало нам необходимую свободу взаимодействия между педагогом и учеником, а детям предоставило необходимое время для самостоятельных занятий, обеспечив интеграцию на всех уровнях образования — от начального до высшего.

Теперь вернусь к предыдущему тезису. Прекрасно, если наши выпускники станут концертирующими артистами, но вряд ли это получится у всех, давайте будем честны.

Мы же готовим специалистов, параллельно помогая ребятам нарабатывать опыт.

Вот конкретные примеры. Виолончелистка отучилась в филиале ЦМШ во Владивостоке и поступила к нам же на первый курс в высшую школу. Я поговорил с Валерием Абисаловичем Гергиевым, он поручил коллегам, ее посмотрели и взяли на работу в оркестр Приморской сцены Мариинки.

Выпускница ЦМШ, которая поступила на отделение фортепиано в Академию исполнительского искусства, второй год трудится концертмейстером в нашей же школе в Москве. Окончивший ЦМШ в Кузбассе юноша учится в АИИ по программе высшего образования, одновременно работая в кемеровском филиале "Сибирский" по классу ударных инструментов.

О загубленных талантах, джазе, стрессе и мимике 

— В чем уникальность бренда ЦМШ?

— Главный козырь — преемственность педагогов.

Да, смена поколений идет, это естественный процесс, тем не менее большинство из тех, кто сегодня работает в нашей школе, когда-то учились здесь же.

— Чужие здесь не ходят?

— Почти нет, хотя мы открыты для поиска педагогических талантов, заинтересованы в их притоке, даже из числа выпускников других учебных заведений!

Другой вопрос, что мы знаем, как нас учили, по той же методике обучаем собственных учеников. Зачем открывать Америку по второму разу-то? К примеру, я много лет работаю по модели Артоболевской.

Конечно, время не стоит на месте, каждый человек индивидуален, но у нас общее начало, одни корни. В сохранении традиций, считаю, сила ЦМШ.

— За пределами Отечества аналоги есть?

— Конечно, но ни одна из копий, по сути, не состоялась. Даже детский Джульярд.

— Это что, просветите?

— Одно из крупнейших учебных заведений США в области искусства и музыки. Находится в Нью-Йорке, в Линкольн-центре. По отзывам серьезных музыкантов, знающих Джульярд изнутри, в нем хорошо, но не ЦМШ. Хотя взрослые ребята там очень сильные.

Есть школа Менухина в Англии. Дает качественное образование.

Или возьмите Китай. Глаза на лоб лезут от того, что порой выделывают их пианисты. Вижу этих ребят на конкурсах. Они производят совершенно феноменальное впечатление невероятной беглостью пальцев.

Этому, в принципе, есть объяснение. Как ни банально прозвучит, всему причиной восточный менталитет. Китайцы будут заниматься, сколько им скажешь. 8, 10, 12 часов — и ни разу не встанут из-за инструмента.

К сожалению или к счастью, россиянам не присуща такая дисциплина.

Но хочу повторить главное: нигде в мире больше нет такого детского профессионального обучения, подобного уровня оснащения музыкальными инструментами, которым мы располагаем в Москве и в регионах благодаря финансированию Министерства культуры РФ. Это беспрецедентно! 

— Много на вашей практике было загубленных талантов?

— Кого называть этим словом? Могу сказать про своих ребят, разумеется, без фамилий. По-настоящему очень жалею, наверное, лишь о трех учениках. Что-то не сложилось, наверное, не хватило везения.

— По чьей вине?

— Не хочу даже обсуждать тему. Это всегда тяжело. Как в спорте. Представьте: два ученика, ровесники, успешные и перспективные. На конкурс из пары едет один, хотя мечтали попасть оба. Он побеждает, и второй сразу уходит в тень. А причина может быть любая, самая банальная.

Судьба, наверное. А дальше уже включаются разные механизмы, в том числе деструктивные...

Была у меня и девочка феноменального дарования. Но она заболела, очень нехороший диагноз, долго лечилась здесь, потом уехала из страны, и я потерял ее из виду.

С теми тремя мальчишками другое. Одного, самого младшего, забрали родители. До сих пор не знаю, почему приняли такое решение. Жаль. Замечательный рос пацан.

Двое других учеников — постарше. Первый уехал в Германию, работает в оперном театре, вроде бы все нормально, но я ждал от него значительно большего. Он невероятно талантлив. Считаю, парню не повезло с конкурсами. На юношеском уровне выиграл огромное их количество, причем самых крупных, потом несколько раз участвовал во взрослых, но не получал первые премии. А вторая — уже не тот коленкор.

Еще был фантастический парнишка, но морально сломался в переходный возраст. Прошел на конкурс Чайковского, а потом не явился на первый тур. Невозможно такое себе представить! Где он сейчас? Бог знает… Хотя люди, которые его слышали в старших классах, музыканты, пианисты первого эшелона Московской консерватории, предрекали большое будущее. Увы…

— Интересно, вы, Валерий Владимирович, на концерты сейчас ходите как зритель?

— Отвечу честно: нет, не хожу. Только в качестве члена жюри какого-нибудь конкурса. А так нет ни сил, ни желания, если до конца откровенно. Воспринимаю исполнителя с профессиональной точки зрения, автоматически включается оценивание, и посещение концерта превращается в работу. Не отдыхаю там.

— Но музыку слушаете?

— Обязательно! Более того, сбылась моя мечта, которую никак не мог реализовать на протяжении многих десятилетий. С подросткового возраста всегда хотел иметь качественную аппаратуру для воспроизведения аудиозаписей, но вечно что-то не складывалось… В итоге купил себе прекрасные наушники и сейчас нахожусь в процессе размышлений, что приобрести дальше, какой носитель.

У меня и раньше были неплохие наушники, но те, которые взял сейчас, сказка. Прихожу домой, надеваю и… улетаю. Слушаю не то, что надо, а исключительно что хочется.

— И каковы ваши предпочтения?

— Старый добрый джаз. Такие гиганты, как Эрролл Гарнер, Оскар Питерсон.

Плюс, как ни странно, симфоническая музыка.

— Что же здесь удивительного?

— Все-таки не по моему профилю, не фортепиано.

Пребываю без ума от записей Госоркестра Светланова 1970–1980-х годов. Не хочу обидеть коллег Евгения Федоровича, но там все прекрасно. Рахманинов, Скрябин, Вагнер, Берлиоз, Чайковский практически целиком… Восторг!

— Но сами к инструменту хоть изредка подходите?

— Когда занимаюсь с учениками в классе.

— А дома?

— Нет. Знаете, как-то не сложилось.

— В смысле?

— В прямом. Мы с вами говорили: в молодости все музыканты мечтают о блестящей карьере, переполненных концертных залах. Но творческая судьба бывает непредсказуема. Я ничем не отличался, хотя тоже хотел выбиться в люди — блистать на сцене. Как оказалось, это не совсем мое.

Нервы подвели, не мог выступать перед большой аудиторией, каждый раз меня охватывал дикий страх, что забуду текст во время концерта.

В какой-то момент почувствовал: все слишком затратно. Это было давно, много лет назад. Наедине с собой, что называется, крепко поистерил и понял: хватит, пора остановиться. Так и сделал. Перестал играть.

— А в реальности забывали когда-нибудь текст на сцене?

— Трижды. Причем случалось в одной и той же пьесе — Третьей сонате Скрябина, ее четвертой части. Невероятно, но факт.

Поэтому всегда испытывал панический ужас, когда предстояло исполнить это произведение.

— Где играли, когда происходил затык?

— Однажды в Московской консерватории, еще по разу в филармонии в Белоруссии и в музее Скрябина.

— И что с вами происходило?

— Со стороны ничего особенного, как-то выпутывался, думаю, в зале никто и не заметил. Понимаете, ведь люди приходят на филармонический концерт, но текст произведения в реальности знает, ну, может, процент зрителей. Или того меньше.

Но ты-то понимаешь, что ошибся. Себя не обманешь…

— Кошмары снились потом?

— Они начинались при приближении даты концерта. Трясло жестко.

— Поэтому и решили завязать?

— В общем, да. Это одна причина. Имеется и вторая. Вижу, как играет Денис Мацуев, и понимаю, что в моем случае не за чем лезть на сцену. Вот и не суюсь.

Поверьте, мне есть чем заниматься. Более того, осторожно предположу: это другое дело получается у меня лучше, чем еще у кого-то. Вот и надо совершенствовать то, что дает результат.

— В свое время вы с успехом выступали в Австрии, Германии, Франции, Швейцарии, Японии, имея репутацию признанного камерного исполнителя.

— Много лет я был постоянным партнером в дуэте с всемирно известным виолончелистом Михаилом Хомицером. Мы переиграли с ним весь виолончельный репертуар, объездили полмира, давая более 100 концертов в год.

Бесконечно благодарен Михаилу Эммануиловичу, он научил тонкостям ансамблевого исполнительства, общение с ним невероятно обогатило меня внутренне. В дальнейшем много и с огромным удовольствием играл с Маринэ Яшвили, гениальная скрипачка, милейший и добрейший человек в жизни.

Главное отличие для меня между сольными и камерными выступлениями состоит в наличии и отсутствии нот на пюпитре.

— С текстом, значит, стресса не испытывали?

— Когда при игре в дуэте перед тобой стоят ноты, все абсолютно по-другому, волнения нет…

— А почему нельзя поставить их на сольном концерте?

— Ну что вы! У профессиональных музыкантов это не принято. Есть определенная эстетика появления на сцене. Впрочем, сейчас допустимо что угодно, а прежде себе такое не позволяли, это даже не обсуждалось.

Может, только Святослав Рихтер иногда брал ноты для подстраховки, но он был уже в преклонном возрасте. И потом — это великий пианист, которого никто не посмел бы осуждать. Подобное воспринимали нормально, а больше не помню прецедентов.

Сейчас же, повторяю, это не проблема. Пожалуйста, играй по нотам! Но не у нас, не в ЦМШ. Уже говорил: наша школа сильна традициями.

В этом смысле для меня образцом был Артуро Бенедетти Микеланджели. Гений, пианист высшего эшелона, который прекрасно держал лицо. Одно удовольствие смотреть.

Такие нюансы впитываются, как воздух, они становятся чем-то естественным, по-другому и вести себя не можешь.

Или, например, педаль, на которую нажимаешь, чтобы держала звук. Меня учили: берешь последний аккорд и снимаешь руки с клавиш вместе с ногой с педали. Это был закон, на его соблюдение строго обращали внимание. Всегда напоминаю об этом требовании своим ученикам, но сейчас на него оглядываются все меньше и меньше. Молодежь вообще не задумывается. Наоборот, зачастую умышленно держат педаль, когда руки уже улетели наверх, изображая экстаз…

На сцене нет мелочей. Даже выход на поклоны должен быть тщательно отрепетирован. Буквально час назад отрабатывал элемент с Полиной Ереминой и ее партнером. Мы готовим номер к юбилейному концерту.

— Который, напомните, когда состоится?

— 20 мая. В зале "Зарядье". Первоклашки сыграют маленькую пьеску, и они должны знать, как выйти на сцену, в каком порядке, когда улыбаться и как кланяться. Все должно быть синхронно, чтобы получилось красиво. Зрители ведь не только слушают, но еще и смотрят на них. Любой концерт — тоже своего рода шоу, пусть и в больших кавычках. Всякая импровизация должна быть заранее подготовлена. Только так.

— Последний вопрос. Как вы относитесь к "механическому пианино"?

— Если бы спросили об этом несколько лет назад, ответил, что к подобным игрушкам отношение у меня крайне негативное, что все это ненужные забавы. А тут недавно волей судьбы, а если точнее, благодаря нашим филиалам в регионах вспомнил, что японцы давно придумали интересную штуку под названием дисклавир.

Что за зверь? Один рояль стоит во Владивостоке, второй — в Калининграде, третий, к примеру, в Токио, четвертый — в Москве. К каждому инструменту слева под клавиатурой прикреплена небольшая коробочка. Я не технарь, как эта аппаратура работает, объяснить не смогу, но смысл в том, что все завязано между собой в единую сеть. Главное, чтобы была хорошая выделенная линия и никто не играл одновременно на нескольких роялях. Тогда случится магия.

Я показываю в Москве, как исполнять то или иное произведение. В Токио сидят японцы, во Владивостоке — наши дальневосточники, в Кемерово — сибиряки, для которых провожу мастер-класс. Но это не банальное занятие онлайн по Zoom или недавно почившему Skype. Представьте, сижу за роялем в Москве, а клавиши, педали синхронно нажимаются и в Японии, и в Калининграде, словно я перенесся за тысячи километров или у меня есть двойники в шапках-невидимках. Фантастика! Человек из Москвы дистанционно управляет роялем в разных концах света. Это невероятная штуковина, которая способна перевернуть всю систему образования. Да, наши московские педагоги постоянно ездят в филиалы в командировки, занимаются там с ребятами, но теперь появилась возможность сделать обучение еще более наглядным. По крайней мере, с пианистами. Это чудо.

Мы и раньше работали через интернет, но занятия оказывались не слишком совершенны: то звук плохой, то картинка срывается. А здесь у учеников в классе стоит рояль, и они видят, слышат педагога, будто он находится в той же комнате и сам все показывает. Это, повторяю, невероятно.

К такого рода "механическому пианино" отношусь очень хорошо.

— Тогда еще вопрос. Недавно я делал интервью с Александром Ведяхиным, первым зампредом правления Сбера, который, в частности, отвечает за развитие в банке искусственного интеллекта и нейросеть Kandinsky. И у нас возникла дискуссия на тему, хорошо ли, если ИИ напишет нам новый фортепианный концерт Рахманинова или 12-ю трагедию Шекспира.

— Хотите услышать мое отношение к проблеме?

Как и в случае с "механическим пианино", если бы спросили вчера, наверное, высказался бы критически. Сейчас же отвечу совершенно иначе. Уже говорил вам, что недавно купил себе хорошие наушники, выбирал, наверное, месяца два, перепробовал бесчисленное количество и сейчас, как одержимый, ищу музыку в разрешении Hi-Res и слушаю, слушаю, слушаю. У меня реально крышу сносит от того, как все может звучать.

Попутно читаю статьи про аудиотехнику. Понравился тезис: мол, раньше всем, включая профессионалов, приходилось слушать записи весьма среднего качества. Технические возможности не позволяли сделать их лучше. Потом записи постоянно совершенствовались. Если сравнить нынешний уровень с тем, который был, скажем, в 1980-е годы, окажется небо и земля.

Послушал вчера Четвертую симфонию Чайковского, а затем скрипичный концерт Брамса и, знаете, буквально обалдел от звучания. Стыдно признаваться, в какой-то момент мне даже стало все равно, кто именно играл эту музыку. Забыл об исполнителе, испытав настоящий шок от чистоты звука, от потрясающего качества.

Поэтому, возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что написанный искусственным интеллектом концерт Рахманинова может быть вполне интересен. С профессиональной точки зрения любопытно, какой материал получится. Не надо бояться нового, это знаю точно.

— По вашей логике, и публичные концерты тогда не нужны. Вдруг исполнитель не совладает с нервами или встанет не с той ноги? Проще взять идеальную запись, надеть наушники, прилечь дома на любимый диван и наслаждаться. 

— Понятно, атмосферу живого зала невозможно ничем заменить, энергетика, идущая от исполнителя, недостижима никакому искусственному интеллекту. Но качество звучания и возможности звукозаписи все же очень важны.

Приведу банальный пример — Гленн Гульд, канадский пианист, человек невероятного таланта. В 30 с небольшим лет он отказался от публичных выступлений и сосредоточился на студийных записях. Ума не приложу, как он это делал, но когда слышу, как Гленн играет Баха, сознаю: это "химия", волшебство. Ни один человек так не сможет.

Не собираюсь дискутировать с фанатами и хейтерами Гульда, но поверьте профессионалу, все же когда-то я неплохо играл на рояле. У Гленна на записях так слышно многоголосие, что не понять, как это можно сыграть пальцами. Но ведь сделано! Не исключаю, уже в ту пору начались чудеса аудиомонтажа, когда чуть-чуть увеличивали какие-то частоты, чтобы нужная тема в среднем голосе прозвучала от начала до конца одновременно с тремя другими голосами. Допускаю. Но в любом случае получилась фантастика. Сказать "это плохо" нельзя. Утверждать, что хорошо…

Одно из двух: если Гленн все делал руками без всяких электронных возможностей, он супергений. Повторяю, не могу даже представить, как такое возможно. Но как бы там ни было, его клавирные записи Баха доставляют мне невероятное, фантастическое удовольствие с чисто профессиональной точки зрения. Готов и дальше слушать, закрыв на все глаза.

— Словом, вы за прогресс?

— Разумеется. Что в нем плохого?

— А как же традиции?

— Это святое! Будем чтить, относясь с полным уважением и трепетом.

Только так. Мы же в стенах ЦМШ, не забывайте…