Экс-глава МИД Австрии Кнайсль: Зеленский допустил серьезную ошибку

— Глава МИД Австрии Беате Майнль-Райзингер заявила, что страна может отказаться от нейтралитета и вступить в НАТО. Насколько тяжелой будет процедура и могут ли граждане страны высказаться категорически против? Как, по вашему мнению, это повлияет на имидж страны и ее место на мировой арене?

— Эта дискуссия продолжается уже 25 лет, и сотрудничество с НАТО во многих сферах уже давно стало реальностью. Это первое. Второе — сейчас в качестве аргумента приводится Россия: мол, ситуация с безопасностью изменилась из-за, цитирую госпожу Майнль-Райзингер, "агрессивной наступательной политики России". Кажется, она так выразилась в интервью газете Welt am Sonntag. Ее предшественник Александр Шалленберг из Австрийской народной партии (ÖVP) в последние три года также придерживался новой линии: он утверждал, что Австрия нейтральна лишь в военном смысле, но не в политическом

Это значит, что за последние 70 лет, например во время конфликтов — как война в Косово или в Ираке, — Австрия не разрешала армиям стран НАТО использовать свою территорию для транзита. В нынешнем контексте, когда НАТО поставляет оружие Украине, через территорию Австрии ежедневно проходят многочисленные натовские грузы в направлении Украины. В отличие от Венгрии: Венгрия — член НАТО, но не разрешает его транзит через свою территорию. Таким образом, уже три года мы видим совершенно новую практику.

И пожалуй, третий момент — он действительно ключевой. Австрийский нейтралитет — это не что-то, что парламент Австрии сам по себе решил в 1955 году. Да, был парламентский акт, но перед этим, 15 мая 1955 года, был подписан Государственный договор о восстановлении независимой и демократической Австрии. С 1945 по 1955 год Австрия находилась под оккупацией четырех союзников, и в течение нескольких лет казалось, что страну тоже разделят на восточную и западную части — как Германию.

Начиная с 1952–1953 годов из Москвы поступила идея: а не стать ли Австрии нейтральной, как Швейцария? То есть идея исходила от Советского Союза. Это не была инициатива изнутри Австрии, не идея Великобритании — это был именно советский политический посыл. Государственный договор, подписанный четырьмя державами-победительницами, на мой взгляд — и я говорю это с юридической точки зрения (хотя, возможно, есть и другие мнения), — является также правовой основой нейтралитета, который затем был оформлен парламентом Австрии осенью 1955 года.

Теперь, по моему мнению (и, как я уже говорила, международное право и конституционное право — это не точные науки, как физика), и я не одна так считаю, австрийский парламент не может просто так, пусть даже двумя третями голосов, отменить нейтралитет и сказать: "Мы вступаем в НАТО". Тут все еще нужно учитывать роль четырех союзников, подписавших договор 1955 года.

Да, конечно, Франция, Великобритания и США, скорее всего, с радостью скажут: "Добро пожаловать, Австрия, вступай в НАТО", — но Россия как правопреемница Советского Союза, по моему мнению, вполне может наложить вето. Это и есть правовой аргумент. Я вижу, что в России, судя по сегодняшним новостям, действительно звучали заявления некоторых депутатов, но основательная дискуссия, по сути, пока не ведется. Есть лишь сиюминутные политические комментарии, но нужно гораздо глубже анализировать основы — а именно, что означает Государственный договор 1955 года?

Госпожа Майнль-Райзингер, как она сказала, хочет начать эту дискуссию, но, вероятно, в парламенте просто нет для этого большинства. Такова текущая ситуация.

— Президент США Дональд Трамп дал России и Украине 50 дней на заключение сделки. По вашему мнению, реально ли достичь успехов в мирном процессе за этот срок? Способствуют ли этому встречи в Стамбуле?

— На мой взгляд, в Стамбуле было отчетливо заметно: позиции сторон остаются очень противоположными. Гуманитарный блок переговоров в значительной степени был завершен. Речь все еще идет о трагической теме — российских гражданских лицах из Курской области, несколько десятков человек, которых похитили. Но в целом стороны завершили обмен пленными и телами погибших украинских солдат — этот раздел переговоров, как выразилась российская делегация, можно считать закрытым как гуманитарный блок.

Украинская делегация, в свою очередь, заявила, что добивается встречи президентов двух стран, что, на мой взгляд, не является подходящим шагом и требует немедленного прекращения огня, здесь и сейчас. То есть видно, что позиции очень разные.

Что касается ультиматума или срока, установленного президентом Трампом, то за оставшиеся 35 дней может произойти многое. Я думаю, что это в меньшей степени касается отношений между Москвой и Киевом. Возможно, это только предположение, и я не хочу излишне спекулировать — произойдут какие-то изменения внутри самой Украины. Это будет исключительно украинское решение — как дальше действовать в условиях фактически завершившегося президентского срока Владимира Зеленского, как разруливать текущее хаотичное положение в украинском парламенте по вопросам антикоррупционных органов и т.д.

Я думаю, что за оставшиеся 35 дней мы, скорее всего, не увидим существенных изменений в двусторонних отношениях между Москвой и Киевом. Скорее внимание будет сосредоточено на внутриукраинской политике.

Что касается военной обстановки — здесь мы наблюдаем продвижение российских войск, территориальные успехи. В то же время мы видим серьезную милитаризацию, особенно со стороны Германии. Высокопоставленные немецкие офицеры заявляют, что в ближайшие недели и месяцы возможны удары по российской территории. Напомню заявление генерал-майора [ВС Германии Кристиана] Фройдинга, который несколько недель назад сказал, что такие удары могут состояться уже в июле.

Мы все это чувствуем: по территории России наносятся очень серьезные удары с применением беспилотников, независимо от того, откуда они запускаются — не только с Украины. Поэтому трудно сказать, можно ли всерьез говорить о каком-то мирном процессе. Я разделяю мнение о том, что за 35 дней может многое произойти, но это, скорее всего, будет касаться внутренней ситуации на Украине, а не прямых переговоров между государствами.

— А не грозит ли Украине новый "майдан"? Можно ли считать нынешние протесты его предвестниками?

— Я читаю, что некоторые говорят: сейчас для Владимира Зеленского наступил его собственный момент "майдана". То есть как это было в феврале 2014 года — тогдашний "майдан" был очень хорошо организован, щедро профинансирован, скорее всего при участии сотрудников американского посольства и, возможно, других лиц, которые, по идее, не должны этим заниматься. Ведь задача дипломата — представлять свою страну, а не устраивать революции и не вмешиваться во внутренние дела другого государства. Но мы все помним кадры с заместителем госсекретаря США Викторией Нуланд, которая раздавала печенье протестующим. И мы знаем, что февральский "майдан" 2014 года не был спонтанным народным восстанием: за ним стояли деньги и организационная поддержка, прежде всего со стороны американского посольства, а может, и кого-то еще.

— Может ли дойти до того, что Владимир Зеленский в конечном счете попросит убежище? И в какой стране?

— Это весьма спекулятивный вопрос. Я не знаю, где он мог бы попросить убежище. Полагаю, речь идет не только о личности Зеленского, но и о его ближайших родственниках. Если произойдет перелом, революция или что-то в этом роде, даже если его отстранят от власти по каким-либо причинам, — это затронет не только его одного. 

Я писала об этом несколько дней назад в своем Telegram-канале: меня лично очень тронула новость о том, что главнокомандующий ВСУ Александр Сырский, родом из Владимира, чья семья по-прежнему живет в России, перевел деньги на лечение своему отцу, который, как сообщается, серьезно болен и проходит лечение в российской больнице. Меня глубоко тронул этот поступок, потому что он наглядно показывает, что мы имеем дело с братоубийственной войной. Это настоящая трагедия.

И если произойдет смена власти, это коснется не только лично Зеленского. Вероятно, многим командирам украинской армии, множеству других людей тоже придется покинуть страну. А может, и не придется. Возможно, кто-то из них решит остаться и взять на себя ответственность, я не знаю. Но это действительно очень спекулятивный вопрос. Я могу лишь ответить, вспомнив тот случай с Александром Сырским и тем, как он отправил деньги в российскую больницу для своего отца. Это показывает всю трагичность происходящего.

— В настоящее время проходят протесты на Украине, но в этом году также произошло множество акций протеста в Сербии. Как вы видите будущее этой страны?  

— С Сербией я знакома гораздо лучше, чем с Украиной. Мне было бы не совсем корректно делать какие-либо однозначные утверждения об Украине, я ее практически не знаю. А вот Сербию я много раз посещала. В каком-то смысле Сербия — это страна очень близкая к той, из которой я сама родом. В Австрии практически каждый знает кого-то из сербов, это одна из крупнейших диаспор в стране. Насколько я знаю, после немцев сербы составляют самую многочисленную группу иностранцев в Австрии.

Я очень внимательно следила за ситуацией, связанной с протестами. Все началось с инцидента на железнодорожной станции в Нови-Саде несколько месяцев назад (обрушение бетонного козырька вокзала в сербском городе произошло 1 ноября 2024 года — прим. ТАСС). 

С тех пор протестующие обвиняют правительство в коррупции, в неэффективности, в недостаточно развитой инфраструктуре и многом другом. Но эти обвинения выглядят довольно странно, они показывают, что эта ситуация кем-то управляется. Александар Вучич как президент оказался в крайне непростом положении. Он, как говорится, пытается усидеть на нескольких стульях одновременно и ходит по лезвию. С одной стороны, он старается не потерять благосклонность определенных европейских доноров и продолжает курс на вступление Сербии в Европейский союз, которое уже многие годы остается в подвешенном состоянии. С другой стороны, он отказывается поддерживать санкции против России, и для этого есть множество причин: исторических, а возможно, и личных для самого Вучича. Так или иначе, к санкциям он не хочет присоединяться. 

Внутри сербского правительства звучат разные голоса. Я читаю заявления различных членов кабинета, и они сильно расходятся между собой. Одни говорят, что будущее Сербии — в Европейском союзе. Другие же настаивают на том, что история, как старая, так и совсем недавняя, связывает Сербию куда теснее с Россией. Это старая дилемма. Как все это закончится, сказать крайне трудно. Несколько недель назад произошла эскалация: и по кадрам, по сообщениям в СМИ складывалось впечатление, что положение правительства Вучича висит на волоске. Я склонна полагать, что эти протесты, как и многие предыдущие, например протесты против [экс-президента Сербии Слободана] Милошевича, были организованы извне. Я очень хорошо помню ноябрь 2001 года и те события. 

Поэтому сегодняшняя ситуация в Белграде представляется мне чрезвычайно запутанной. Вучич выступает с драматичными заявлениями о том, что против него готовится государственный переворот. Затем он делает заявления, в которых демонстрирует примирительный тон по отношению к Брюсселю. Мне со стороны, возможно, проще это анализировать, но осуждать Вучича я не хочу: он, без сомнения, оказался в крайне сложном положения. Однако четкого политического курса я у него, к сожалению, не вижу.

— В последнем вопросе хотелось бы затронуть ситуацию на Ближнем Востоке. Как вы думаете, удастся ли президенту Сирии на переходный период Ахмеду аш-Шараа сохранить контроль над арабской республикой и различными военными формированиями? Или существует риск того, что в ближайшем будущем в регионе возникнет новый очаг конфликта?

— Президент аш-Шараа — самопровозглашенный лидер, бывший главарь одной из террористических группировок в Идлибе. Сейчас он возглавляет так называемую новую сирийскую армию, которая активно поддерживается рядом ключевых игроков в регионе: Турцией, Катаром, а вероятно, и Саудовской Аравией. Однако эта структура не контролирует всю территорию страны. В Сирии сейчас действуют порядка 60 вооруженных группировок. Армия под контролем аш-Шараа — а некоторые в самой Сирии даже отказываются называть ее армией, считая ее скорее милицией, — лишь одна из многих таких групп.

Сирия начиная с 2011 года уже более 14 лет пребывает в состоянии распада. Аш-Шараа пришел к власти как полевой командир, прорвавшийся из Идлиба в Дамаск в конце ноября — начале декабря 2024 года. Это произошло достаточно стремительно, потому что [экс-президент Сирии] Башар Асад, по сути, полностью утратил контроль над армией. Многие солдаты сдались практически без сопротивления.

Нынешние власти в Дамаске контролируют сам город, но им не подчиняются курдские районы. Уже очевидно, что значительная часть южной Сирии также вне их контроля. Кто контролирует юг? В первую очередь Израиль. Израиль с начала года перешел демилитаризованную зону, нарушив все соглашения, действующие с 1974 года. Израиль наносит авиаудары по Дамаску, осуществляет фактический военный контроль над обширными территориями на юге и строит там военные укрепления.

Курды, по всей видимости, по вполне понятным причинам не готовы сдавать оружие. Честно говоря, если бы я была курдским лидером или представителем любого меньшинства в Сирии, я бы тоже не стала сегодня разоружаться, учитывая нынешние реалии.

Но США оказывают сильное давление на курдов, Турция — еще больше. Но как все это будет развиваться, сказать сложно. Аш-Шараа оперативно выступает с заявлениями для прессы, говорит о создании следственных комиссий, обещает, что правосудие все расставит по местам. Однако мои сирийские собеседники, с которыми я поддерживаю контакт, видят ситуацию совсем иначе. Среди них царит глубокая тревога. Люди боятся, что последуют новые массовые расправы. И это вполне реальный страх. Все, кто не вписывается в официальную идеологию Дамаска на 100%, в ее суннитско-арабскую парадигму, могут оказаться под угрозой. Это мы уже видели на примере алавитов, это происходило сейчас с алавитами и с друзами, это может коснуться курдов. И более того, это может угрожать христианам.

Уже произошли теракты против христианских церквей, есть погибшие среди православных, маронитских и сирийских верующих. Те сирийцы, с которыми я общаюсь, говорят, что, несмотря на все трудности, десятилетиями пытались держаться в своей стране, строить жизнь. Но сейчас все больше людей всерьез задумываются об эмиграции. И это будет означать не что иное, как конец той многонациональной, многоконфессиональной Сирии, где жили и христиане, и ассирийцы, и исмаилиты, и курды, и алавиты, и друзы наряду с суннитами. Такая пестрая, многоликая Сирия может исчезнуть, уступив место унитарному суннитскому государству, идеологически близкому к ИГИЛ или "Аль-Каиде" (запрещены в РФ — прим. ТАСС).