Редакция сайта ТАСС
1 декабря 1825 года для императора всероссийского Александра Павловича все было кончено: изнуренный острым течением болезни, он скончался на руках у супруги, Елизаветы Алексеевны, в Таганроге, на берегу Азовского моря. Дом, в котором ушел из жизни российский монарх, — и по сей день местная достопримечательность. И есть легенда: якобы Александр ушел из него в самом буквальном смысле слова. 18 ноября, почувствовав себя чуть лучше (этот факт отражен в записках современников), царь поднялся и в одиночку вышел за двери дома. Расстилавшийся впереди путь был долог. В 1836 году скитальца, напоминавшего победителя Наполеона, заметили в Пермской губернии, а затем в Томске
Падение короны
Легенду об правителе, добровольно оставившем престол, подпитывает внезапность кончины Александра — крепкого мужчины в возрасте всего 48 лет. В семье Романовых хорошо было известно о болезни супруги царя — Елизаветы, но сам царь отличался здоровьем: за год до смерти, в коляске и верхом, он преодолел 15 тыс. км, заслужив от недоброжелателей прозвище "кочующий деспот". В последний раз на юг империи его привел долг семьянина: стремясь облегчить страдания Елизаветы (она скончается в 1826-м), Александр отыскал ей пристанище у моря, которое проинспектировал лично. То, что он и сам ушел из жизни в том же Таганроге, прозвучало как гром среди ясного неба.
Представить себе менее благоприятный момент для передачи власти было бы невозможно. Бездетный глава семейства (в браке с Елизаветой родились две рано умершие девочки), царь-победитель не видел наследника в брате Константине, позволившем себе нарушить неписаные правила — заключив неравный брак с польской графиней Грудзинской. В пользу следующего в очереди на престол — Николая (он женился правильно) — Александр составил манифест, но публиковать его не стал. 1 декабря, когда не стало самого императора, центр власти распался на части: Николай вместе с верными ему людьми — в Петербурге, Константин — в Варшаве, а бумаги Александра, включая тайный конверт, который он всегда держал при себе, — в Таганроге.
Врачи из свиты императора не справились с тем, чтобы установить причины его смерти. Официальный диагноз — "жестокая горячка с приливом крови в мозговые сосуды" — не только звучал неопределенно, но и недостаточно соответствовал симптомам, обнаруженным у Александра перед кончиной. Ненадолго оставив Елизавету, "северный Сфинкс" отправился с инспекцией в Крым, где ему впервые и стало плохо. Назад он возвращался через Запорожье и пережил приступ в Орехове. Смерть следовала за царем по пятам, и это не преувеличение. Курьер из Петербурга прибыл с бумагами на августейшее имя, а вручив их, последовал за экипажем царя, но не совладал с бешеной скоростью, которую развивал царь: он ездил быстро и постоянно спешил. Посреди степи конь фельдъегеря споткнулся, сбросил седока, и тот разбился насмерть.
Спустя годы (и благодаря прогрессу медицины) историкам удалось уточнить обстоятельства августейшей кончины. Широко распространенная версия о заражении брюшным тифом больше не рассматривается как достоверная. Она уступила место подозрениям в сальмонеллезе. Впрочем, это только одна из возможностей. Ставший мнительным под конец жизни Александр опасался отравления. Обнаружив незадолго до смерти камень в поданном на стол хлебе, царь дал выход своей подозрительности и гневу. По ходу болезни он произвел необъяснимую рокировку, заменив одного лечащего врача на другого. Это не помогло. В ноябре у Александра Павловича произошло кровоизлияние в мозг, оправиться после которого он уже не смог.
Тайна одного молчания
Там, где так прискорбно заканчивается одна история, тотчас же начинается другая. Придворные из свиты, собравшиеся у тела царя, с трудом справлялись с чувствами, одним из которых была полная растерянность. Никто не готовился к тому, чтобы хоронить императора. По правилам эпохи, его телу подобало бальзамирование, но операцию произвели наспех и неудачно — в основном потому, что на месте не нашлось инструментов. В конце концов, из-за повреждения трупа отпевать его решили в закрытом гробу. Это было не лучшим выходом из положения. Сразу же разошлись сплетни, будто с последним пристанищем императора всероссийского что-то не так.
Слухи о чудесном спасении царя всегда ложились в России на благодатную почву. В XVIII столетии ими с успехом воспользовался Емельян Пугачев, выдавший себя за спасшегося от верной смерти Петра III. Запрос на самозванцев не терял силы даже при все более широком распространении просвещения. В 1823 году в Сибири объявился ложный Романов… Афанасий, утверждавший, что приходился братом Павлу I. В пользу мнимого родства говорило внешнее сходство, устанавливавшееся по портрету. По сведениям писателя А.И. Герцена, авантюриста (претендовать на родство с династией — государственное преступление) взяли под стражу. Это не помешало появиться еще одному "Романову" 13 лет спустя: на Урале заметили "выжившего Александра", он носил рясу и благословлял верующих под именем старца Феодора Кузьмича.
Некоторые современники считали сходство отца Феодора с царем разительным. Но сам священнослужитель воздерживался от попыток преступить закон: никогда и ни при каких обстоятельствах не называл себя самодержцем. Это придавало утонченный оттенок его легенде. В отличие от всех остальных самозванцев, будто бы защищавших собственную жизнь, царь-старец спасал нечто большее — душу. Его проповеди находили отклик у сибирских крестьян, наделивших фигуру Феодора ореолом не только святости, но и тайны. Никто не знал, откуда он прибыл, при этом в нем видели образованного человека. Для томского предпринимателя Семена Хромова, в доме которого останавливался Феодор, сомнений не оставалось: загадочный странник, оставивший жизнь за Уралом ради Сибири, — не кто иной, как почивший государь-император. После того как Феодор Кузьмич скончался в глубокой старости в 1864 году, Хромов был все еще жив. Он развил необычную активность, пытаясь добиться посмертного признания своего знакомого в качестве добровольно удалившегося от дел царя всея Руси.
Проделки посмертной славы
С юридической точки зрения это тянуло на парадокс: настаивать на посмертной идентификации кого-либо с императором не входило в противоречие с законами империи. В 1881 году Хромов отправил обращение почти на высочайшее имя — всемогущему обер-прокурору Синода Константину Победоносцеву. В ответ из столицы поступил запрос: кто такой Хромов? Благонадежен ли он?
К концу XIX века в самом семействе Романовых уже утратилась ясность насчет последних дней Александра I. Внучатый племянник царя, великий князь Николай Михайлович, отличался интересом к русской истории. Он ухватился за экстравагантную версию и распорядился провести графологическую экспертизу. Материал для нее предоставил сам Хромов: таинственный незнакомец Феодор был грамотен и держал при себе записи, сделанные самолично, — их-то и направили в Петербург.
Мнения современников разошлись. Маститый адвокат Анатолий Кони посчитал, что образцы почерка Феодора соответствуют тому, что можно видеть в многочисленных письмах Александра. Но более сведущие профессиональные графологи отмели эту версию как бездоказательную. Впрочем, любой эксперт без труда указывал на возникавшую трудность. Записи Феодора сделаны на обычном русском языке, тогда как императора Александра — практически всегда по-французски. Сравнивать неодинаковые буквы получается с трудом, а выводы оказываются приблизительными. И тем не менее значимого сходства между образцами специалисты времен Российской империи не обнаружили. Николай Михайлович разочаровался — легенда же продолжала жить своей жизнью. В XX веке ее ожидало испытание советской властью.
Манящая крышка гроба
После революции 1917 года фанатичный сторонник тождества между Феодором Кузьмичом и царем Александром, журналист Л.Д. Любимов, проделал дорогу в двух направлениях — сначала в эмиграцию вместе с белыми, затем обратно в СССР, где он стал пионером в изучении экзотической для советских времен темы. На склоне жизненного пути Любимов добился публикации статьи о царе и старце в академическом журнале "Вопросы истории". Это вызвало взрыв интереса. Начиная с 1930-х советские антропологи предпринимали вскрытия гробниц исторических деятелей с целью восстановления их внешнего облика. Ничто не мешало совершить то же самое еще раз — приоткрыть гробницу Александра: а вдруг там пусто? Или вместо царя без стеснения похоронили солдата (существовала и такая версия)?
Действительность обманула ожидания энтузиастов, среди которых были известные деятели культуры. Писателю Даниилу Гранину, соавтору "Блокадной книги", из Ленинградского обкома КПСС пришел отказ, высветивший запутанный ход бюрократической мысли. Вскрывать могилу царя не следовало не потому, что это нарушает его посмертный покой или противоречит традициям русской культуры, а в силу того, что "церковь сделает его святым, что же получится — с подачи ЦК Коммунистической партии?". Патриарх советской антропологии Михаил Герасимов обращался к властям СССР трижды, но, по его собственному признанию, так и не удостоился ответа. Зато ни в каком разрешении свыше не нуждался поэт Давид Самойлов, попробовавший себя в роли автора мистической поэмы. Получилась полусатира "Струфиан" — это загадочное слово обнаружили в архиве Феодора Кузьмича. По версии Самойлова, царь в Сибирь не отправлялся и Феодором тоже не был — зато российского правителя похитили инопланетяне (а в гроб на императорское место свита положила пресловутого солдата-гвардейца).
Тон был задан, и в том же слегка развязном ключе легенду об Александре и Феодоре обсуждали в 1980-е и 1990-е, когда она получила распространение на волне популярности альтернативной истории и конспирологических построений. К истине эти споры не приближали, а вот в 2015 году поставить точки над i было на удивление возможно. Тогда с целью изучения материала ДНК решили вскрыть могилу одного из Романовых — выбор пал на Александра III. Оказавшись в шаге от того, чтобы окончательно развеять все сомнения и заодно удостовериться, что же хранится в гробнице и его родственника Александра I, история остановилась, посомневалась и пошла дальше.
Игорь Гашков
Комментарии