Сюжеты романов Чака Паланика сложно назвать веселыми или жизнеутверждающими, но такова же и его биография: развод родителей, жизнь в нищете, работа в центре поддержки с наркоманами, инвалидами, алкоголиками. Все это нашло отражение в "Бойцовском клубе", "Удушье", "Призраках" и других произведениях писателя. Его новая книга вышла в издательстве АСТ, и пусть вас не смущает название — она не про конец света. В оригинале Adjustment Day можно перевести как день корректировки или урегулирования. Тут, впрочем, как и всегда, судьбы разных героев-маргиналов сплетаются в череду ужасающих событий, а сами персонажи стоят на краю пропасти, в которую вот-вот упадут.
Обложка книги "Ссудный день" Чака Паланика
Телефонный звонок разбудил Грегори Пайпера среди ночи. На экране горело имя его агента, но Пайпер знал, кто звонит на самом деле. Сейчас он поднимет трубку, очень молодой голос какой-нибудь ассистентки произнесет: "Пожалуйста, ожидайте соединения с мистером Левенталем"
Он посмотрел на часы у кровати. Половина шестого по тихоокеанскому стандартному времени. То есть в Нью-Йорке еще даже не начался рабочий день.
Голос из трубки выкрикнул:
— Грегори!
Пайпер резко сел на постели. Агент звонит сам!.. За окном было темно и тихо, даже не слышался гул машин со скоростной магистрали.
— Ты видишь, что по телевизору?! — кричала трубка. Пайпер пошарил по одеялу, нащупал пульт.
— По какому каналу?
— По любому! — рявкнул агент. — По всем!
Пайпер включил телевизор в изножье кровати. На экране был он сам, в однобортном костюме, сшитом по мерке на Сэвил-Роу. Глядя прямо в камеру, он произносил: "Я Толботт Рейнольдс…"
Пайпер переключил канал, но картинка лишь мигнула.
"…абсолютный монарх…"
Он переключил еще раз, но и на третьем канале синхронно шла та же запись.
"…избранный Советом Племен".
— Ты что-нибудь подписывал?! — крикнул агент и, не дожидаясь ответа, воскликнул: — Контракт от них так не поступил!
Пайпер с экрана вещал и вещал, и его монолог не прерывался ни рекламой, ни музыкальными клипами, ни новостями спорта. На четвертом по счету канале речь транслировалась на испанском.
Можно ли считать, что, приняв конверт, он принял контрактные обязательства? Пожалуй, не стоило об этом молчать… С другой стороны, грех упускать возможность уйти от налогообложения.
"Для создания того, что будет иметь ценность вечную…" — раздавалось с экрана.
Вот это была импровизация! Что же они, любители пончиков под пиво, думают, будто им можно использовать его текст? Пусть тогда включают его в список авторов!
"…прежде мы должны создать самих себя", — прозвучало со следующего канала и одновременно из часов на тумбочке вместо привычной радиостанции с прогнозом погоды и дорожных пробок.
— Мы уже отправили требование отозвать материалы! — кричал агент из трубки.
В дверь позвонили.
Экранный Пайпер, элегантный и благородный, повторял с лучшими интонациями Рональда Рейгана Джона Кеннеди: "Ссудный день настал".
Живой Пайпер прижал телефон плечом к уху и стал натягивать халат. Когда он завязывал пояс, звонок повторился.
"Ссудный день настал", — неслось из динамиков. У человека несведущего могло сложиться впечатление, что это повтор одной и той же записи, но Пайпер слышал разницу между дублями.
— И по радио то же самое, и в интернете! — возмущался агент.
Там у него, в Нью-Йорке, тоже звучало это многоголосие: "Ссудный день настал". По телефону оно запаздывало на долю секунды. Целый хор Толботтов Рейнольдсов повторял, как песнопение: "Ссудный день настал".
Пайпер подошел к входной двери, глянул в глазок. Из телевизора, из телефона, из соседней квартиры — отовсюду звучало: "Ссудный день настал".
За дверью ожидал человек с ушами, похожими на цветную капусту, и наколотой на шее свастикой. Пайпер никак не мог вспомнить его имя. Оператор заштатной киностудии, которая проводила эти пробы.
— Приехали, — сообщил он агенту.
Гул машин на сто первой магистрали стал громче, приближался утренний час пик.
— Кто приехал? — не понял агент.
"Ссудный день настал". Хор многих одинаковых голосов уходил на периферию сознания, превращался в норму. В белый шум.
Пайпер открыл дверь. Он наконец вспомнил имя.
— Вы Ла-Манли, да?
— Какой еще Ла-Манли? — потребовал агент. Со всех сторон гремело: "Списка не существует".
Ла-Манли сунул руку за пазуху и вытащил пистолет.
Без единого слова наставил его Пайперу в грудь. "Списка не существует", — доносилось из соседского окна.
Пайпера отбросило назад не только ударом, но и оглушительным грохотом выстрела. Халат на нем распахнулся, выставив на обозрение белую майку и торчащие из-под нее завитки седых волос. Он выронил телефон, но не упал.
Не сразу.
Его собственный, поставленный голос звучал из его собственного телефона, из телевизора, у соседей за стенкой: "Первой жертвой войны становится Бог".
Поле зрения начало сужаться, Пайпер будто смотрел длинный темный тоннель, по которому Ла-Манли удалялся к припаркованной машине. Гул в ушах перекрывал рев трафика на сто первой магистрали. У машины Ла-Манли чертыхнулся и хлопнул себя по лбу. Быстрыми шагами он вернулся к двери квартиры и аккуратно прикрыл ее за собой. Дернулась ручка — видимо, Ла-Ман-ли проверял, хорошо ли закрыт замок, а потом снова послышались удаляющиеся шаги. Голос Пайпера из динамиков декламировал:
Пусть всякий стремится к тому, чтобы его ненавидели. Ничто не превращает человека в монстра быстрее, чем потребность быть любимым.
Актер остался в своей гостиной один. Звучание его речи — записанное, размноженное, бессмертное — не стихало. Голос Толботта Рейнольдса вещал и вещал, хотя Грегори Пайпер уже рухнул на колени и истек кровью на ковре перед собственным изображением на телеэкране.
* * *
Лидер сенатского большинства огласил итог завершающего голосования. Решение было единогласным. Когда он объявил, что Национальная военная резолюция вступает в силу, со зрительской галерки раздался голос:
— О, римляне, сограждане, друзья! Обратите ко мне свои уши!
Это был Чарли — и момент, который впоследствии войдет во все учебники истории. Клан его долго размышлял над открывающей фразой и остановился в итоге на перефразированной цитате. Ей было суждено стать не менее знаменитой, чем слова Натана Хейла.
Лидер сенатского большинства застучал молотком, требуя тишины. Приказал начальнику охраны вывес-ти наглого бузотера из зала. Охрана не сдвинулась с места. А на галерке встал во весь рост еще один человек. Он поднял к плечу снайперскую винтовку Драгунова, красная точка лазерного прицела остановилась ровно по центру сенаторского лба. Этим человеком был Гаррет Доусон.
Тот год сезон охоты на куропатку так и не открылся.
* * *
Ник видал проблемы и похлеще. Поначалу он боялся, что за ним явится полиция. С улицы тянуло дымом, и Ник выглянул в окно. Горел магазин "Урбан Аутфиттерс" — длинные языки пламени вырывались из окон и лиза-ли кирпичные стены. И при этом нигде не выла сирена. Еще больше тревожило то, что вокруг не собрались зеваки. А главное, никто не пытался поживиться тряпьем из горящего магазина, и вот этот факт Ника реально напугал.
Ник попробовал вызвать экстренные службы, но не дозвонился — не было ни сигнала, ни стандартного автоответчика.
По ночам Ник теперь прятался в кофейне — в последней из тех, в которых успела поработать Шаста. Поразительная глупость — выдать ей ключи и код от сигнализации, а потом ее уволить. Из дома Ник свалил сразу, в чем был, прихватив только заначку травы. Он как раз подъел весь местный запас шоколадных печенек, когда с улицы запахло дымом. Ветер гнал огонь в его сторону.
Ник состряпал себе завтрак из взбитого молока, ванильного сиропа и дюжины порций эспрессо. Нашел не тронутые баллончики со взбитыми сливками и дыхнул закисью азота из каждого. Проверил срок годности у чиабатты с куриной грудкой. Умылся в туалете и пригладил волосы пятерней. Снова выглянул в окно — пожар перекинулся на "Баскин Роббинс".
Огненное инферно вот-вот должно было поглотить его кофейню. Ник не особо расстраивался — учитывая сколько всего он тут съел и где оставил отпечатки пальцев. В любом случае, скоро откроются пункты официальной продажи марихуаны, а в обед будет встреча общества анонимных наркоманов в Первой методистской церкви — там-то он наверняка сумеет пополнить запас.
Тут подъехал первый микроавтобус. А за ним следом второй — примчался на всех парах и резко остановился перед кофейней, взвизгнув тормозами. Первый начал поднимать тарелку, направляя ее на спутник. Женщина со смутно знакомым лицом встала перед камерой и начала репортаж о пожаре. Такой цирк неизбежно должен был привлечь толпу любопытных. Вот что напугало Ника до чертиков: ни одна живая душа не остановилась посмотреть. Ни одна машина не притормозила на обочине. Машин на дороге просто не было, вообще. И людей, кроме журналистов, тоже.
Еще один микроавтобус подъехал и сразу развернул вещание. И еще один, четвертый. Целая стена репортеров выстроилась перед горящими зданием.
У Ника завибрировала задница — звонил телефон в кармане джинсов. Не сводя глаз с пожара, Ник приложил трубку к уху и наугад спросил:
— Уолтер?
В трубке не ответили, и Ник сделал вторую попытку:
— Шаста?
— Ссудный день настал, — произнес незнакомый мужской голос.
Это была запись. Автоматический звонок. Ник глянул на экран — номер не определился. Голос в трубке повторял одно и то же, и Ник нажал на отбой.
Последними на месте происшествия объявились экстренные службы — пожарная машина в сопровождении отряда полиции. Но отчего-то они не спешили кидаться к гидрантам и разворачивать брандспойты. Вместо этого пожарные и полицейские взяли собравшихся журналистов в кольцо. Все камеры тут же развернулись к ним.
Ник следил из окна, буквально жопой чуя, что сейчас произойдет. Что наблюдает он не за тем, как делается новостной контент, а за тем, как делается история. И все это было один в один похоже на тот безумный бред, который пытался втереть ему Уолтер. Вот теперь его точно нужно как можно скорее найти! Уолтер мог объяснить, что творится.
Ведь дальше все пошло именно так, как он предсказывал. Полицейские вытащили табельное оружие. Пожарные вскинули винтовки. И, как и обещал Уолтер, эта невероятная расстрельная команда выпустила целый фейерверк пуль — краткий и оглушительный, как будто взорвалась пачка петард. По воздуху поплыли облачка белого дыма, пахнущего серой. И не успело стихнуть эхо последнего выстрела, как люди в форме направились убитым журналистам. Они шагали между трупов, как по мелкой воде. Кто-нибудь то и дело наклонялся, запускал пятерню в чьи-то безукоризненно уложенные волосы и поднимал голову. Тогда подходил другой человек, который тащил за собой по земле холщовый мешок, а во второй руке держал что-то блестящее. Он склонялся над каждой поднятой головой и делал этим блестящим предметом один уверенный взмах. Ник сообразил, что это нож. Человек чиркнул ножом по очередной голове и скинул что-то в свой мешок.
Ухо. Уолтер говорил, они будут собирать уши. Щедро напудренные уши в розоватых разводах от тонального крема. Уши, в которых все еще торчали миниатюрные передатчики.
У человека с ножом было имя. Ник его откуда-то знал. Видел этого парня не за срезанием ушей с мертвых голов, в каком-то нормальном месте. Он и голос его помнил: "Всем привет, меня зовут Клем, и я наркоман".
На территории РФ оборот наркотических веществ запрещен.
Комментарии