Лукницкий и начало блокады
Павел Лукницкий родился в 1902 году в дворянской семье, после Октябрьской революции учился на литературно-художественном отделении Ленинградского университета, изучал жизнь поэта-акмеиста Николая Гумилева, общался с поэтессой Анной Ахматовой, бывал на "Литературных вечерах", вошел в Союз писателей.
Когда началась Великая Отечественная, Лукницкий, по воспоминаниям его жены Веры, "собрал свой походный рюкзак, написал заявление о своем желании идти на фронт и через несколько дней уже находился в действующей армии". В августе он стал специальным военкором ТАСС в Ленинграде и на Ленинградском и Волховском фронтах.
"Писатели и журналисты часто добровольно подавали заявления в редакции с просьбой отправить их на фронт", — добавляет старший научный сотрудник Санкт-Петербургского Института истории РАН, старший научный сотрудник Музея обороны и блокады Ленинграда Дмитрий Асташкин. Большинство добровольцев зачислялись в штат РККА, им полагалось табельное оружие.
Однако Лукницкий "был зачислен в кадры РККА именно как военный корреспондент лишь 8 ноября 1942 года, хотя выполнял функции военкора с первых дней войны", отмечает Дмитрий Асташкин. "Пистолета у меня действительно не было: в середине августа, уезжая по вызову Политуправления из Петрозаводска, я должен был сдать выданный мне в Ухте пистолет — там оружия не хватало. С тех пор получить личное оружие мне было негде. Иногда я брал с собой только две ручные гранаты", — писал военкор.
В сентябре 1941-го финны взяли город Олонец, подойдя к реке Свирь, и поселок Белоостров на Карельском перешейке, а немцы — Красное село и город Шлиссельбург. К 8 сентября нацисты потеряли под Ленинградом как минимум 170 тыс
8 сентября глазами Лукницкого
"Во дворе дома на Боровой [улице] в маленьком скверике резвились дети. Все было тихо и мирно вокруг. В ясном предвечернем небе плыли кучевые белые облака. В семь вечера вдруг тревожные гудки паровозов, голос по радио, ставший уже привычным: "Воздушная тревога!" Но, в отличие от прошлых тревог, не где-то там, вдали, а тут же, перед окном, сразу со всех сторон загрохотали зенитки <…> прямо перед глазами вспухают белые клубки разрывов. <…> Начались пожары, огромные облака дыма взвились, клубясь и соединяясь", — записал в своем дневнике журналист в день начала блокады — 8 сентября 1941 года.
Он отмечал, что горожане были "явно подготовлены к любому нападению". Люди встречали первые авианалеты спокойно, больше любопытничали, чем боялись, не бежали в убежища, брались за лопаты и мешки с песками, тушили пожары. Некоторые даже рассуждали, что "зажигательные бомбы не страшны, вот если б фугасные…". Сам Лукницкий поднялся 8 сентября на крышу одного из домов, чтобы сбрасывать с нее во двор "зажигалки" [зажигательные бомбы], падающие на Ленинград.
"Но легкий ветерок относит тучи дыма в сторону — и снова передо мной весь город, железнодорожные пути, вокзал, высокие фабричные трубы. <…> Воздушные поджигатели, опасаясь возмездия, улетели", вспоминал об одной из первых блокадных "массированных бомбежек" Лукницкий.
Первый бой военкора Лукницкого
О том, что за советскими войсками оставалась лишь "полоска берега Ладожского озера", Лукницкий узнал 10 сентября в ЛенТАСС. Его направили на Карельский перешеек, в 23-ю армию, которая боролась за Симолово, Троицкий и Белоостров. Журналист выехал туда 12 сентября, успев написать и передать по телефону две статьи для ТАСС.
14 сентября в блиндаже командного пункта 461-го полка у хутора Вуолы он записал в дневнике про потерю Белоострова 13 сентября. Этот поселок, сейчас находящийся в Курортном районе Санкт-Петербурга, брали то финны, то войска РККА. Вновь на его штурм отправился батальон морской пехоты, еще не имевший боевого опыта. Командир бросил его через болота, на открытой местности в полтора километра, в лобовую атаку, в том числе "на не пробиваемый снарядами Белоостровский дот".
"Подчиняясь приказу, храбрые люди пошли бесшабашно, в рост <…> под пулеметы, минометы и снаряды врага. Конечно, город взять не удалось". Батальон потерял половину бойцов, остальных спас старший политрук А.И. Трепалин, который в разгаре боя сориентировал бойцов и к концу дня вывел их из боя. Командира разжаловали в рядовые и отправили под трибунал.
Сидя в блиндаже, наблюдая, как с поля боя в санчасти на санитарных машинах непрерывным потоком поступали раненые, Лукницкий заканчивал запись в дневнике: "На К. П. [командном пункте] дивизии стали известны подвиги многих моряков, в том числе главстаршин Цыбенко и Захарикова, а также командира батареи артполка лейтенанта Г.И. Липкина, который, корректируя огонь всего полка, расположился со своим передовым наблюдательным пунктом впереди пехоты, в ста метрах от противника, и по сие время находится там…"
На КП военкор узнал имена героев, а их героизм видел сам, так как был на передовых позициях, что не всегда допускалось. Младший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Тимофей Толстиков утверждает, что военкоров того времени можно условно разделить на две группы: сотрудников городских СМИ, выезжавших на фронт в командировки, и сотрудников газет фронтовых политотделов, которые находились на передовой почти все время.
"Корреспондентов, которые приезжали из Ленинграда на фронт, как правило, сознательно старались на передовую не пускать, потому что они были на вес золота, и руководителям подразделений, которые отвечали за прием корреспондентов во время командировок, могло прийтись не сладко, если журналист, за которого они были ответственны, погибнет во время работы", — говорит Толстиков.
По этой причине работа "городских" военкоров, по мнению Дмитрия Асташкина, была "комбинированной": 1) наблюдение за тем, что происходило вокруг, 2) беседы с солдатами и командирами, только вернувшимися из боя, 3) изучение документов: официальные донесения, приказы о награждениях. Корреспонденции Лукницкого — "синтез личного опыта и информации из вторых рук", который добывался трудом автора и кровью бойцов.
Взятие "Невского пятачка"
Ночью 20 сентября 300 советских солдат форсировали Неву в районе Невской Дубровки. Среди них были два таджика — Тэшабой Адилов и его близкий друг Абдували. Они смогли переправиться через реку, с ними уцелело 15 бойцов, командиры — погибли.
"Вот по этому арыку… Ползем!.." — крикнул Тэшабой, и с тяжелым боем траншея, откуда нацисты продолжали бить огнем по реке, пала. 15 человек во главе с Тэшабоем распределились по траншее на 400 метров — почти на полкилометра! — отбивали и отбивали нескончаемые контратаки врага.
"Рядом с Тэшабоем убит был его друг Абдували. Перебиты или ранены все бойцы подоспевшей роты, но и уцелевшие немцы бежали. <…> Обессиленный Тэшабой впал в забытье возле трупа своего друга. А когда очнулся, вблизи не было никого. Только один-единственный красноармеец рыл в стороне ячейку, и по нему методически бил из пулемета затаившийся вдали гитлеровец", — записано в дневнике военкора 5 октября 1941 года.
Враг пошел в новую атаку. Тэшабой и еще четыре красноармейца заняли позиции. "Пулеметно-минометный огонь из разных огневых точек остановил немцев…" Рванули ранее не известные нацистам "Катюши", на подмогу пришел отряд морской пехоты, и "пятачок", впоследствии названный "Невским", перешел под контроль Красной армии. Рывший ячейку красноармеец погиб, имя его осталось неизвестным, Тэшабой разыскал и похоронил своего друга Абдували, а Лукницкий написал о них повесть, опубликованную Политуправлением Ленинградского фронта.
Но насколько верен его материал, если воочию форсирования Невы он не видел?
Асташкин утверждает, что "вымысел в прямом смысле этого слова не допускался. Однако для усиления эмоционального воздействия использовались литературные приемы: диалоги, метафоры, описание переживаний героев". Это отмечает и Тимофей Толстиков: "Многое зависело от самого корреспондента, от того, как он подходил к отбору информации, но в целом военкоры работали в понятной информационной среде, им было ясно, что попадет под цензуру, а что не попадет. <…> Это было естественно в условиях войны и информационной политики, которую проводили в то время".
Работа военкора
По словам Дмитрия Асташкина, во время войны военкоров назначали и отбирали центральные газеты ("Правда", "Красная звезда", "Известия"), ТАСС, политуправления фронтов и армий. Но "основным источником", говорит Толстиков, "откуда [в ЛенТАСС] брали новых сотрудников, было Ленинградское отделение Союза писателей".
Чтобы военкоры могли беспрепятственно перемещаться по прифронтовой полосе, посещать штабы и передовую, военные комиссариаты выдавали им специальные удостоверения личности и пропуска. Военкоры получали зарплату от редакций, а довольствие — от воинских частей, где бывали.
Лукницкий, судя по его дневнику, не находился в войсках постоянно, а регулярно выполнял оперативные задания. На передовой он делал записи, общался с бойцами, а обрабатывал информацию уже в собственной квартире, где жил его отец, отказавшийся эвакуироваться, или в ЛенТАСС и сдавал их, "донельзя голодный, с головной болью".
"Я работал всю ночь и утром 20-го отвез в ТАСС материал о взятии Симолова и о пленных. С удивлением глядел на улицу Правды <…>. Одна из бомб попала через дом от ТАСС (штаб ТАСС находился тогда в доме 14 на Социалистической улице — прим. ТАСС). <…> Прямо отсюда я решил добираться до Белоострова — в этот день наши войска штурмовали его. Утвердился на автоцистерне, мчавшейся в Дибуны…" — писал он 22 сентября 1941 года.
Чтобы текст был точным, военкор "разбирался в особенностях прошедших боев" в воинских частях. "Три дня провел в штабе 23-й армии", — это запись от 2 октября 1941 года. Покидать точки назначения он не мог, пока не завершатся боевые действия.
Работа военкоров в первые месяцы войны не была жестко регламентирована, и Лукницкому случалось "без всякого согласования с ТАСС" выезжать в штабы армий. Но даже когда формальный регламент был создан, "с обострением ситуации в блокированном городе он часто нарушался. Выживание и выполнение задачи становились делом личной инициативы и выносливости".
Когда радиосвязь была недоступна, Лукницкий, находясь на передовой, узнавал о ситуации на фронтах и в городе из газет. Он ждал их с нетерпением в землянках, нередко — "в лютом холоде", нестерпимом голоде, так как в ноябре 1941 года норму выдачи хлеба понизили. Служащие получали по 125 г хлеба в день, питались обойной кашей, лекарственными шариками, столярным клеем и мелками, с довоенных времен завалявшимися в домашних шкафах. В дневнике Лукницкого от января 1942-го есть записи: "Я — в ТАСС, вторую ночь не ночую дома — нет сил дойти", "Вчера из ТАСС натощак пошел на Боровую улицу…"
Блокадная жизнь и первая зима
Лукницкий писал, что в Ленинграде промышляли шпионы, обыватели, таращащие глаза от страха, и предатели. "Но процент этих негодяев [был] ничтожен <…> всякий вызывающий хоть малейшее подозрение <…> задерживается самим населением, — почвы для предательства и измены в городе нет". Когда во время вражеского авианалета вспыхивала "предательская сигнальная ракета", ленинградцы бросались искать "мерзавца", выпустившего ее.
Авианалеты шли нескончаемо. "В один из недавних дней было тринадцать воздушных тревог", — писал Лукницкий. На улице — пустота и мрак: электричество подавалось только в "некоторые учреждения". Время от времени он сообщал, что из-за голода редеет Союз писателей: "Лесник, Крайский, Валов, Варвара Наумова… Еще двое…" — записано 29 декабря 1941-го.
"За годы войны в Ленинградском отделении Союза писателей погибли 62 человека. Всего там было 352 [человека] на 1941 год. Каждый шестой писатель скончался. Но как они умерли? Из них на фронте погибли 16 человек, а в городе погибло 46, то есть в три раза больше. Чаще всего люди просто умирали от голода", — говорит Толстиков.
"Пишу сейчас, сидя со стынущими руками за столом, в меховых чулках, ватных брюках, меховой куртке и полушубке, в меховой шапке", — писал Лукницкий. Его жена Вера вспоминала: "А еще Павел Николаевич писал много писем, стараясь под копирку, в надежде, что и письма в будущем станут источником знания о войне и людях…"
Жители и защитники блокадного города, вопреки всем лишениям, трудились, умирая "без звука, без стона, без жалобы", и больше всего мечтали об одном — Победе. Их дух остался несломленным. Служащие очищали улицы от снега по три часа после работы, остальные — по восемь часов. Действовали театры, ставя на сценах "Даму с камелиями" и "Баядеру", кинотеатры показывали фильмы.
В Союзе писателей по вечерам представляли "Устные литературные альманахи": несмотря на "мизерное количество" еды, "были тосты, и шум, и даже весело, — всем хотелось отвлечься от ужасов обычной обстановки".
Комсомольцы и комсомолки на собраниях, почтив память умерших за сутки, торжественно клялись поставлять фронту новую продукцию. Рабочие конфетной фабрики, получив заказ для красноармейцев на передовой, тоннами месили тесто вручную и ведрами таскали воду, но заказ все-таки выполнили — поставили сладости защитникам города.
"Зима 1941/42 года! Ты в Ленинграде раскрыла до глубин души героев и души негодяев", — писал военкор 18 января 1942 года.
Помимо того что он сам, пока у него оставались силы, передавал на "большую землю" новости с фронта, он спасал своих товарищей — журналистов и писателей — от смерти, добираясь до Смольного и договариваясь, чтобы его коллег вывезли из города. Первого такого решения он добился за один день, 20 января 1942 года, как раз за два дня до плановой эвакуации жителей Ленинграда.
"После тридцати — сорока телефонных звонков — Шумилову, Попкову и другим [руководителям города] — добился: сейчас буду получать документы на всю группу (изначально обещали отправить только половину — прим. ТАСС). Уезжают завтра. А у меня больше нет никаких физических сил, и думаю о десяти — двенадцати километрах пути пешком домой и о том, что завтра утром опять сюда столько же, да тащить тридцать килограммов груза на саночках: столько багажа, как и всем эвакуирующимся, разрешено взять Людмиле Федоровне", — записал журналист в дневнике 21 января 1942 года.
Машина, присланная ТАСС, вывезла Лукницкого из блокадного Ленинграда в феврале 1942 года по льду Ладожского озера. Его направили в 54-ю армию, которая готовилась к наступлению, по личному назначению будущего генерал-полковника, Героя Советского Союза Михаила Шумилова.
В течение 1942−1944 годов Лукницкий находился в войсках Ленинградского и Волховского фронтов, освобождавших Ленинград, а с сентября 1944 года — в войсках 2-го и 3-го Украинских фронтов и прошел с наступающей Красной армией Румынию, Югославию, Венгрию, Австрию, Чехословакию, встретив Победу в Праге.
Андрей Смирнов
Комментарии