Можно сказать, что в этой черной-черной комнате Киселев провел ночь с Навальным. «Вообще, я пригласил с собой жену, но она отказалась. Говорит, что брезгует. Я тоже брезгую, но мне как-то пришлось с собой справиться». Ой, вы шалунишка, Дмитрий Константинович.
Может, это и не подвиг, но что-то героическое здесь есть. Киселев пошел по следу, как простой новичок. По-моему, за столь отчаянный поступок он достоин высокой государственной награды, не меньше
Киселев в белоснежном гостиничном халате, бреется обычным станком. Как простой инженер. Интересно, о чем он думал в ту ночь, лежа в постели Навального? Может, мнил себя Александром Федоровичем Керенским, нежащимся в ложе царицы в Зимнем, за что получил прозвище «Александра Федоровна». Уверен, каждый крутой прокремлевский пропагандист хоть раз в жизни хотел бы превратиться в Навального. Зовите его просто Леша.
Он хотел бы также лихо разоблачать всех этих властных господ, показывать их дворцы, яхты, счета, квартиры и средний палец, выступать на митингах, скандировать: «Мы здесь власть!». Спуску не давать жуликам и ворам (правда, не всем), виртуозно играть на войне кремлевских башен… А потом, когда все, слава богу, благополучно разрешится, сама Ангела Меркель, а потом Макрон… Думаю, это и есть тайная мечта Дмитрия Киселева.
Он тоже страстно хотел бы пригвоздить к позорному столбу пару-тройку своих хозяев, отхлестать их по мордасам… Он все про них знает, даже больше, чем Навальный. Хочет, но не может. Он не Навальный, он другой.
Но эту ночь в номере Навального, в его постели Дмитрий Константинович запомнит на всю жизнь. И те бурные фантазии, и воспоминания об ушедшем навсегда прошлом, когда он был свободным, независимым и великолепным журналистом. Все ушло, все умчалося… Осталась только мятая незаправленная кровать, «Новичок», которого не было, и образ берлинского пациента.
Слава России!
Сказка для взрослых
Я расскажу тебе сказку, дружок. Жил-был медвежонок Топа. Вот он надел корону, забрался на трон и сказал: «Я — король!» А рядом лисичка Яна пробегала, и на голове у нее было красно-белое украшение, только за «Спартак» она не болела. Яночка тоже захотела посидеть на троне, а Топа ни в какую. Но в конце концов упал Топа с трона, и лисичка туда взгромоздилась…
Обычная сказка. А может, и не сказка. Ее показали на белорусском государственном ТВ в программе «Колыханка» («Колыбельная», «Спокойной ночи, малыши», по-нашему) 23 сентября, сразу после тайной инаугурации самопровозглашенного президента Александра Лукашенко. Ба, что тут началось! Детскую кукольную передачу обвинили чуть ли не в измене. Хотя записана она была еще до всех белорусских революционных событий.
В твоей стране против тебя бастуют даже игрушки — все, сливай воду. Мало Батьке интеллигенции, студентов, айтишников и прекрасных женщин, так теперь и Топа с Яночкой подключились. В этой сказочной стране любой невинный намек будет считаться диверсией.
Так было и в СССР, закрытом царстве-государстве, когда лихая горбачевская будка гласности обвалила все к черту. В нынешней России власть поумнее будет: пусть немного, чуть-чуть, но допускаются оппозиционные газеты, радиостанции и даже ТВ-канал. Об Интернете и говорить нечего. Да, пар выпускаем-с.
Но если в целях безопасности и идейной чистоты кто-то не слишком продвинутый захочет перекрыть воздух, случится страшное. В мирных и прекрасных «Спокушках» Филя, Хрюша и Каркуша первыми выступят против узурпаторов, составят Координационный совет оппозиции и выведут людей на улицы. Бойтесь кукол, которым захотят зашить рот. Они вам устроят ночь в алмазах, и спокойной она уже никогда не будет.
Нежный Джигурда
Как же он пел! Проникновенно, нежно, от души. Какой он хороший, когда поет.
Если бы он всегда так пел и ничего уже не говорил. Пой, светик, не стыдись. В финале программы «Три аккорда» Никита Джигурда исполнил, выстрадал, прожил «Люблю тебя сейчас» на стихи Владимира Высоцкого. По-русски и по-французски.
А вы говорите — фрик. А вы говорите — неадекват, сумасшедший. Он умел «любить по-русски» только у Евгения Матвеева. А что он еще умел? Орать как резаный перед зданием суда над Ефремовым, хрипя голосом своего кумира, мизинца которого он не стоит. Участвовать в плохой, дешевой и страшной пьесе? Что он еще может?
Оказывается, петь. И не фрик он никакой, только притворяется. Вошел в роль, а выйти уже не может. Да, он шут, он циркач, так что же? Оказывается, нежный шут. Прекрасный шут. Шут со слезами на сердце. Не шутите над ним больше.
Комментарии