Ефим Шифрин: я запретил себе мечтать

​​​​​​— В день начала нового учебного года выходит новый сериал "Олдскул", в котором вы сыграли роль Леонида. Расскажите, с чего началось ваше участие в проекте?

— Все как обычно, звонит кастинг-директор, приглашает на пробы. Слово "проба" для меня ненавистное, я даже у Андрея Кончаловского проб не проходил. Пробы напоминают экзамены, а их я боялся еще со школьных лет — казалось, что я ничего не знаю, ничего не умею и не готов. Чаще всего я стараюсь избегать проб и говорю, что в них просто не участвую

— То есть вас отказываются брать из-за возраста?

— Да, бывало. Дважды мне отказывали только потому, что мои герои должны быть моложе меня. Я отношусь к этому спокойно. Возраст Ромео давно позади, а возраст стариков еще не наступил. Поэтому мне достаются роли героев неопределенного возраста. И я к этому уже привык. Сейчас наша беседа проходит в стенах театра (Московском театре мюзикла — ТАСС), где все герои моложе меня. Я уже не говорю про Порфирия Петровича, которому в романе [Федора Достоевского "Преступление и наказание"], кажется, вообще 35 лет. Но со сцены это не всегда видно — не все зрители приходят с биноклями, и уж тем более не все ищут соответствия возраста персонажа моему паспортному возрасту. Мой герой в "Олдскул" — такой же, как и я, человек без возраста. Основная его задача — это стать человеком, не просто приходящим по четвергам к героине Марии Ароновой, а по-настоящему ей близким. Он строит в голове планы, которые, конечно же, благополучно не сбываются в сторону моего героя, но зато сбываются они в пользу более решительного, более отважного персонажа. Мой герой — чудак в полном смысле этого слова. Я к этому амплуа привык настолько, что мне кажется, что черты героев перешли в мою реальную жизнь. В случае с этим персонажем он еще и лузер. Как известно, человек, который строит грандиозные планы, всегда проигрывает — это знакомо и мне. В этом году исполнилось 46 лет с того дня, как я официально работаю артистом, по диплому. Я знаю, что такое проигрывать, уступать. И самое страшное — знаю, что такое ждать. Иметь терпение ждать. Это знакомо каждому актеру. А мой герой в "Олдскуле" нетерпеливый, странноватый.

— И все же вашего героя можно назвать комедийным?

— Учитывая, что весь наш сериал, все его 17 серий, это все-таки комедия, то, конечно, комические черты у всех без исключения персонажей очевидны. По опыту я знаю, что, когда речь идет о комедии, надо вести себя так же, как ты ведешь себя в, к примеру, психологической драме, драматическом кино. Если начнешь наигрывать, то жанр распадется. Настоящие комики — это люди с серьезным лицом, с покер-фейсом, чаще всего они не смеются в жизни, за исключением знаменитого Фернанделя или Бурвилля и, пожалуй, Джима Керри, который вовсю использует свою подвижную мимику.

— Расскажите, чем отличается ваш герой в "Олдскуле". Какой он для вас?

— Я не могу сказать, что моего героя очень много в сериале. Например, в первых двух сериях его вообще нет. Для себя это оправдываю тем, что свита должна подождать короля (смеется). Он, конечно, никакой не король, но начиная с третьей серии присутствует в каждой из них. У моего героя странные отношения с главной героиней. Отвлекусь и скажу, что отношения вне камер с Марией Ароновой у нас прекрасны. Заглядывая в прошлое, мы оба с радостью вспоминаем ту золотую пору нашего сотрудничества, когда в театре Вахтангова шел спектакль "Я тебя больше не знаю, милый", поставленный Романом Виктюком. В этом спектакле, как из коробки с конфетти, на сцену посыпались молодые таланты: Юлия Рутберг, Сергей Маковецкий, Григорий Сиятвинда, Павел Сафонов и никому не известная тогда Нонна Гришаева. Вся Москва ходила на этот спектакль, он с большим успехом шел ровно семь лет. Мария Аронова играла секретаршу Сергея Маковецкого, и у нас с ней были совместные сцены. Сколько курьезов было во время репетиции и наших спектаклей, какая царила атмосфера… Привязанность и дружбу мы сохранили до сих пор.

Я очень хотел еще раз встретиться с ней, и в в этот раз мы сделали это не на театральной, а на съемочной площадке. И несмотря на сложные отношения наших персонажей внутри фильма, мы сохранили теплые отношения с того памятного 1994 года, когда состоялась премьера "Я тебя больше не знаю, милый".

— Как изменилась киноиндустрия за последние 20 лет?

— Главная беда сегодняшнего кино лично для меня — речь. Поскольку я уже много лет изучаю английский, я заметил, что в фильмах прежних лет я обхожусь без субтитров. Я долго думал, почему так происходит, почему актеры там говорят внятно и я все понимаю. Потом я понял, что раньше фильмы озвучивали — не было никаких микрофонов на площадке, стояли "журавли" — они записывали звук, который актер прослушивал и на озвучке попадал "в свои губы". Сейчас озвучания фильмов как данности нет, маленькие спрятанные от глаза зрителей микрофоны помещают где угодно. И поэтому стиль речи в кино сейчас становится приближен к обычной разговорной речи, а актеры не следят за тем, чтобы каждое слово было произнесено четко и понятно. Для актера моего поколения речь порой просто невыносимо небрежна. Нужно или не нужно с этим мириться — не знаю. Но мне не хотелось бы не понимать свой родной язык.

Кроме того, изменилась система образования, театральная выучка. Раньше объем гуманитарных знаний был больше. Молодые артисты сегодня часто не знают театральной классики. При этом сейчас востребованы артисты-универсалы, каких не было в прежние годы, и это может быть преимуществом нового времени. В силу популярности мюзикла ниша артиста, который танцует, поет и умеет хорошо и внятно говорить, уже не пустует. Жанр мюзикла в России стал так популярен, как не популярен даже на Бродвее, — любой драматический театр считает обязательным иметь в своем репертуаре два-три мюзикла или хотя бы один-два детских музыкальных спектакля. С другой стороны, универсальность не дает сосредоточиться на чем-то одном. Потому что все делать одинаково хорошо получается только у исключительно одаренных людей. К сожалению, мюзикл пока у нас не прижился на киноэкране, зато этот жанр процветает на сценах московских театров. Я бы, конечно, хотел сыграть в музыкальном фильме, но не знаю, дождусь ли я своей очереди.

— Почему, как вы думаете, мюзиклы так популярны сегодня?

— Я думаю, что мюзиклы были популярны всегда, но под другими названиями — водевиль, музыкальный спектакль, многие сравнивают мюзикл с опереттой, хотя это совершенно разные жанры. Мюзикл отвлекает от реальности: ритм современного большого города, конечно, изматывает, и человек, как сейчас это принято говорить, выгорает.

Больше всего их отвлекает, конечно, царица всех искусств — музыка, особенно когда она соединяется с драмой. В музыкальном театре человека не грузят никакими концептуальными вещами и он может два-три часа отдохнуть в полном смысле этого слова. Зрители признаются в письмах и социальных сетях, что они провели вечер так, как никогда его не проводили, и получили заряд на целую неделю.

— Недавно на киноэкраны вышел фильм Феликса Умарова "Пророк", где стихи Александра Пушкина были трансформированы в рэп. Как вы относитесь к таким экспериментам и приняли ли бы вы участие в независимом, авторском кино?

— Запрещенных вещей в искусстве нет, здесь можно смешивать красное с холодным, а квадратное с коричневым. Настоящий театр возник как синкретичный. Там было все, люди даже становились на котурны и надевали огромные маски с резонаторами, чтобы их было слышно на 20-й скамейке третьего яруса римского стадиона. Просто театр возвращается к синкретизму, в котором сочетаются все опции современного театра и кинематографа. Я готов к любым экспериментам и не считаю зазорным что-то пробовать. Во мне никогда, даже в советские годы, не было консерватизма. Я смело пускался во все тяжкие, имея в виду театральный эксперимент. Я закончил курс Романа Виктюка, а он учил смело принимать любую систему координат.

— Вспомню одну из ваших заметных ролей — на сцене Театра кукол Сергея Образцова вы играете Скруджа в "Рождественской истории". Этот спектакль с большим успехом идет уже третий сезон, но театральных премий не получал. Вас это не огорчает?

— Я действительно считаю, что это очень заметная работа. У меня нет никаких званий — ни заслуженного, ни народного артиста. И я от этого не страдаю. Для меня главное — народный выбор: пришли ли зрители вечером в зал.

— Что вы думаете о возвращении художественных советов в театры?

— Худсовет не должен быть инквизицией. Его задача — не отсеивать и запрещать, а помогать расти в профессии. Он должен помогать отсечь то, что, по мнению сведущих людей, пошло, неактуально, неталантливо. Вот в этом я вижу его смысл.

— Сейчас вы играете на сцене?

— На театральной сцене я сейчас занят в антрепризном проекте "Последний стендап миллионера". Премьера уже не за горами, она состоится 3 октября на сцене Центрального дома культуры железнодорожников. Это комедийная история о человеке, который думает, что ему остался месяц жизни. Также я снялся уже в двух сериалах в этом году — "Олдскул" и "Планетяне". У последнего название пока рабочее, он выйдет в ноябре. В сентябре я поеду в Санкт-Петербург сниматься в пилотной серии нового сериала, но, будучи человеком достаточно суеверным, я пока ограничусь этой информацией.

— Вы упомянули онлайн-платформы, на которых выходит сериал. Бытует мнение, что они вытесняют кинотеатры. Это плохо?

— Это реальность, с которой нельзя спорить. Сегодня у каждого дома есть свой "кинотеатр", онлайн-площадки возникли потому, что так удобнее. Для меня неприятное отличие заключается в том, что мы, мальчишки, ходили в кино затаив дыхание. Мы ждали, пока раздвинется занавес и на экране появятся эмблемы "Мосфильма" или "Ленфильма", а потом мы оказывались там, за экраном. Сейчас в кинотеатрах есть попкорн, дома — еда, ты можешь остановить воспроизведение картины, отойти… Такой способ просмотра мне не близок. Зато театр пока сохранил эту атмосферу непрерывности, которая так важна для восприятия любого произведения искусства.

— Вы используете нейросети и искусственный интеллект?

— Пока что нет, но, например, мои преподаватели английского языка уже применяют ИИ: это отличный способ разобрать незнакомые слова, вставив их, например, в чат GPT. Такие технологии помогают мне вести одну из социальных сетей, сокращают время для написания постов. Я пользуюсь им в умеренных дозах, но нельзя отрицать, что искусственный интеллект ворвался в нашу жизнь. Поезд резко тронулся и стремительно понеся вперед, и мы не можем знать, что нас ждет за следующим поворотом. Если в 1960-е годы мы говорили о технической революции, то сегодня это уже технический взрыв. Мы не успеваем за развитием электроники, из-за гаджетов мы перестали общаться. В чате моего театра, к примеру, появилось немало забавных снимков: целый ряд артистов сидит на скамейке, и каждый уткнулся в телефон. Наше поколение непременно использовало бы эти золотые минуты для живого общения. Кто знает, куда это нас заведет? То, что человек постепенно превращается в киборга, становится все более очевидным. Устанавливаются кардиостимуляторы, используются специальные пояса для диабетиков — это уже прообраз будущего человека, в тело которого внедряется неорганика.

— А как быть со сценаристской работой? Сможет ли она исчезнуть с приходом искусственного интеллекта?

— Сейчас многие задаются этим вопросом. Человека никогда никто не заменит. Однако то, что ИИ и нейросети станут надежным подспорьем в труде сценариста, — сомнению не подлежит. Я участвовал в одном проекте, где мне очень нравилась музыка — это был мюзикл. Мне было важно, что я освоил сложные музыкальные партии, и я гордился этим. Однако недавно я узнал, что большая часть этих мелодий была переработана с помощью искусственного интеллекта на основе западных мюзиклов, но до неузнаваемости измененных. Стоит ли это осуждать? Не знаю. Это уже другие мелодии. Просто они возникли иным, техногенным путем.

— В завершение беседы хочется узнать, есть ли у вас роль мечты?

— Нет. Мечтать в нашей профессии вредно, более того, я запретил себе это делать. Многие роли уже прошли мимо меня, мечтать о них в моем возрасте вредно — так можно себя довести до невроза. Я рад тому, что остаюсь в строю и что у меня нет ни одного свободного дня. Единственное, из-за чего огорчаюсь сейчас в жизни, — что мне совершенно не удается отдохнуть.