Женщин-ученых меньше, чем мужчин. Дело в дискриминации? Различиях полов? Или в чем-то еще?

11 февраля в четвертый раз отмечается Международный день женщин и девочек в науке, учрежденный ООН. Его придумали для того, чтобы напомнить о важной роли женщин в исследованиях, разработках и чтобы обеспечить им равный доступ и участие в науке, а в конечном счете — развитие и мир для всех. Дату выбрали неспроста: в этот день в 1815 году родилась математик Ада Лавлейс, которая написала первый известный алгоритм для механической вычислительной машины и предсказала, что такие аппараты когда-нибудь смогут выполнять самые разные задачи, например сочинять музыку. Лавлейс считается первой программисткой в истории.

Также в этот день вспоминают других великих женщин-ученых. Биофизик Розалинд Франклин помогла открыть структуру молекулы ДНК, ту самую двойную спираль, пусть сделала это невольно. После очередной ссоры ее коллега Морис Уилкинс тайком стащил рентгеновский снимок ДНК, чтобы показать его Джеймсу Уотсону и Фрэнсису Крику. Этих троих в 1962-м наградили Нобелевской премией, а Франклин умерла от рака за четыре года до того и по правилам не могла быть лауреатом.

В отличие от британки австрийский радиохимик Лиза Мейтнер, открывшая вместе с Отто Ганом и своим племянником Отто Робертом Фришем деление урана — вскоре этот процесс применили в ядерных реакторах и атомных бомбах, — могла получить Нобелевскую премию

Ее номинировали целых 48 раз, но приз так и не присудили (впрочем, Фриша тоже оставили ни с чем — наградили одного Гана). Зато в 1992 году в ее честь был назван 109-й химический элемент — мейтнерий. А имя Франклин на днях дали вездеходу российско-европейской миссии "ЭкзоМарс", который в 2020 году полетит на Красную планету.

Истории Мейтнер и Франклин часто служат примерами несправедливого обращения с женщинами в науке. Эти ученые выглядят жертвами дискриминации, а маленькие девочки, которые обдумывают будущую карьеру, узнав их судьбу, могут понять это так: в науку лучше не соваться. Эти и другие факторы приводят к тому, что женщин-ученых намного меньше, чем мужчин. По данным ЮНЕСКО, в середине 2018 года только три из десяти (28,8%) исследователей по всему миру были женщинами.

Но какое соотношение было бы справедливым и что на самом деле предопределяет гендерный состав в науке — предмет ожесточенных споров. Кажется, лучше известно, что происходит в галактиках за миллиарды световых лет от Земли, чем в обсерваториях, где за этими галактиками наблюдают.

"Я хотел указать направления дальнейших исследований"

Существует как минимум девять объяснений, почему женщин в науке меньше, чем мужчин, особенно на высоких позициях в лучших университетах. Одни видят корень проблемы в самой структуре научного знания, но такие радикальные гипотезы редко обсуждают за пределами гуманитарных факультетов. Остальные причины делятся на социальные — грубо говоря, общество благоволит мужчинам — и биологические: мужчины и женщины отличаются, поэтому в науке их не поровну. Но о различиях полов в приличном обществе лучше не заикаться.

В 2005 году тогдашний президент Гарвардского университета Лоуренс Саммерс, выступая с речью на закрытой конференции по вопросам занятости, решил ранжировать причины гендерного расслоения в науке и инженерных специальностях по степени влияния. По мнению экономиста, во-первых, от претендентов на самые престижные места ждут, что они будут вкалывать с утра до ночи и всегда думать о работе. У тех, кто на это согласен, остается мало времени на семью. Не то чтобы женщины не умеют и не хотят работать, но от них ждут, что они предпочтут мужа и детей, — и многим сложно идти наперекор этим ожиданиям.

Во-вторых, и это самый скандальный аргумент Саммерса, хоть люди обоих полов в среднем близки почти по всем показателям, у мужчин чаще встречаются большие отклонения от средних значений. Проще говоря, очень высоких и очень низких, очень худых и очень толстых мужчин больше, чем женщин. По мнению Саммерса, та же закономерность существует и для интеллектуальных способностей: скорее всего, умных женщин больше, но исключительные умы чаще встречаются среди мужчин.

В-третьих, разные предпочтения мальчиков и девочек, которые позже повлияют на выбор карьерного пути, нельзя целиком списать на воспитание. В пример Саммерс привел израильские кибуцы, общины, где члены вольны выбирать занятия по душе, но мужчины и женщины все равно предпочитают делать то, что традиционно полагается их гендеру. Еще Саммерс рассказал о своих двухлетних дочерях-близнецах. Вместо кукол им давали играть с машинками, но играли они на свой лад: "Смотри, папа-грузовик везет малыша-грузовика". Оба примера сомнительные: и взрослые, и дети могли просто воспроизводить роли, которые привыкли видеть.  

Но, судя по всему, гендер все же имеет кое-какие биологические основы, а поведение и пристрастия не целиком зависят от воспитания. На это указывают эксперименты с приматами и исследование полутора десятков мальчиков, которым из-за тяжелых пороков развития пришлось хирургически изменить пол в раннем детстве: почти все они все равно вели себя как мальчишки, не догадываясь о своем происхождении.

Либеральные медиа, которые знали речь Саммерса только в пересказе возмущенных участников конференции, стерли президента Гарвардского университета в порошок. Вдобавок ему припомнили, что при нем университет стал нанимать меньше женщин. Редкие защитники говорили, что догадки Саммерса можно — и нужно для общего блага — проверить научными методами, а критики их просто отмели из-за политкорректности.

Только если Саммерс окажется прав, неравенство может увеличиться. Знание о биологической основе гендерных отличий опасно.

"Вы годитесь для одного — рожать детей"

В книге "ДНК — не приговор", которая скоро выйдет на русском языке, психолог Стивен Хэйне рассказал об исследовании, где немецких студентов спрашивали о влиянии генов — а биологические отличия между полами в конечном счете сводятся к генам — на разные стороны жизни. Оказалось, что среди тех, кто придает генам большее значение, чаще попадаются сексисты.

Другой опрос проводился среди американских студенток: чем сильнее им казалась связь гендера с природой, тем больше они соответствовали стереотипам о женственности. То есть когда люди верят в некую неизменную сущность внутри каждого, они с большей вероятностью отстаивают существующий порядок вещей.

"Приходилось слышать: "По большому счету, вы, женщины, годитесь только для одного — рожать детей". Это сказал коллега-философ, и это его заявление лишило меня иллюзий о благотворной роли, которую профессиональные занятия гуманитарными науками играют в избавлении людей от дремучих стереотипов. Приходилось выслушивать монологи мужчин-коллег, привычно ожидающих, что ты будешь слушать, а говорить будут они", — рассказала Елена Трубина, руководящая урбанистическим центром в Уральском федеральном университете и исследующая, как меняются городская жизнь и люди в России и Восточной Европе.

Другие женщины, расспрошенные для статьи, не вспомнили похожие случаи. Магистрантка Дальневосточного федерального университета Александра Жихарева, которая занимается машинным обучением и разработала систему компьютерного зрения для подводного робота, на вопрос о сексизме ответила: "Не могу вспомнить ничего такого, что мешало бы жить. Я не знаю, как в других областях, но, кажется, программисты оценивают друг друга по способностям, а не по полу, по крайней мере, в нормальных компаниях. Со студентками то же самое: все довольно объективно".

Возможно, мужское хамство встречается не так часто, как иногда кажется. А может, об этом просто сложно говорить — флешмобы #янебоюсьсказать и #metoo показали, что женщины много чего держат в себе. Или дело в том, что Елена Трубина, в отличие от остальных, работает на стыке гуманитарных и общественных наук, которые принято считать менее престижными и не подходящими для мужчин, — вот ее коллеги и вымещают обиду.

Соотношение мужчин и женщин в разных дисциплинах сильно отличается. По данным ЮНЕСКО, в России среди исследователей в технических науках только 35% женщин, в естественных — 42%, в сельскохозяйственных — 56%, в медицинских — 60%. Наталья Шматко из Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ добавила, что в гуманитарных науках доля женщин приближается к двум третям. Но разница обусловлена не биологическими отличиями.

"Женщины в силу социальных стереотипов сами считают себя нерасположенными к естественным и техническим наукам. Это сидит в голове, а сверху накладывается все остальное. Среди школьников девочек, преуспевающих в естественных науках, не меньше, чем мальчиков, а зачастую и больше. Но когда речь идет о долгосрочных перспективах, жизни, карьере, тогда срабатывают стереотипы", — объяснила Наталья Шматко.

"Появляются деньги — возрастают конкуренция и дискриминация"

Если брать в целом, то пропорция мужчин и женщин среди российских исследователей составляет 60/40. Правда, в первой половине 1990-х годов разница была еще меньше, но с оттоком научных кадров расслоение усилилось. При этом доля кандидатов наук и профессоров — женщин, наоборот, увеличилась, а "вымылись" в основном менее квалифицированные кадры.

Теперь женщинам приходится труднее. "В последние годы в науку пришли деньги, появились позиции, на которых можно прилично заработать. Это привлекло больше мужчин и молодежи. Из-за этого доля женщин сокращается. В любой области, где появляются деньги, мы видим, что конкуренция между мужчинами и женщинами возрастает, возрастает и дискриминация", — рассказала Наталья Шматко. Одним из показателей служит разрыв в оплате труда: женщинам-ученым платят за ту же работу на четверть меньше. Правда, в среднем по экономике разница в зарплатах примерно такая же.

Кроме конкуренции и дискриминации, женщин, по мнению Натальи Шматко, выбивает из колеи декретный отпуск и воспитание детей. Но независимо от того, обходятся с женщинами справедливо или нет, им нужны особые качества, чтобы справляться и на работе, и дома.

"Конечно, есть мужчины, которые могут заниматься хозяйством и ухаживать за детьми. Но все-таки генетически и исторически это скорее функция женщины. Совмещать роль жены, матери с работой без ущерба для семьи возможно, но для этого женщине требуется прикладывать больше усилий. Условия для всех у нас равные, женщины теперь могут достигать того же, что и мужчины, те женщины, что все-таки реализуются в бизнесе, политике, науке, — от них требуется больше сил и времени. Они должны меньше спать, лучше распределять время и уметь связывать несвязываемые вещи. Естественно, что таких людей меньше", — рассказала генеральный директор группы компаний "НейроТренд", располагающихся в "Сколково", нейрофизиолог по первому образованию и мать троих детей Наталия Галкина.

Елене Трубиной тоже удалось совместить карьеру и семью. "Я уже преподавала в университете, у меня недавно родился сын, забот, казалось, невпроворот, и мысли о том, чтобы писать что-то серьезное, я все откладывала. При встрече Исаак Яковлевич [Лойфман, научный руководитель] меня просто спросил: "Когда начнете докторскую писать?" Спросил он об этом так, что я поняла: если хочу сохранить уважение и интерес этого человека, откладывать больше нельзя. Затем он меня бережно, но требовательно провел по многим лабиринтам: мало просто написать приличные 350 страниц диссертации — надо соблюсти множество требований, писаных и неписаных, чтобы сообщество тебя признало", — рассказала исследовательница.

"Дело не в том, чтобы побудить больше женщин идти в науку"

История про встречу с Исааком Лойфманом и его вопрос показывает, что женщинам-ученым подчас не хватает того же, чего всем остальным, — заботы. "Увлечения мало — нужно, чтобы кто-то дал тебе понять: то, что ты могла бы сделать, важно и интересно другим. Очень важны сети поддержки вокруг потенциального ученого", — считает Елена Трубина.

Кроме научного руководителя ей помогал супруг. "Мой муж — физик по образованию, и он тоже планировал стать ученым, хотел создать новые изощренные измерительные приборы. Но на дворе стояли 1990-е — нелегкие  времена, и мы в семье решили, что потянем только одного ученого. Им стала я, а муж другими делами занимается, и я ему очень благодарна. Никогда не забываю, что исследовать и писать — это привилегия: она дает возможность заниматься содержательной и нерутинной работой. Не всем такой шанс открывается".

Ирина Данилова — она учится в магистратуре Томского политехнического университета, совершенствует методы измерения электронных пучков и занимается исследованиями в области ядерной медицины — рассказала, как к ее выбору отнеслась мама: "Моя мама никогда не думала, что я буду заниматься наукой. В ее мечтах я всегда была врачом. Но я поступила на техническую специальность, в рамках которой даже не было намеков на медицину. Увидев, как у меня горят глаза, как я свечусь, она поддержала меня и мои стремления". Поддерживают Ирину и ее друзья, научный руководитель Сергей Стучебров, а коллектив, по ее словам, стал второй семьей.

Ирине Даниловой повезло. Опрос, проведенный в 2014 году, показал, что только 32% россиян были бы рады, если бы их сын или дочь решили стать научными работниками. Почти столько же не обрадовались бы такому выбору. Большинство респондентов посчитали, что ученые — люди чудаковатые, их работа скучна и опасна, а жизнь лишена развлечений. Почти половина опрошенных думали, что у исследователей нет других интересов, кроме научных, а платят им меньше, чем людям с такой же нагрузкой.

Но поддержка ученым нужна не только от близких и коллег. Елена Трубина считает, что дело не в том, чтобы побудить больше женщин идти в науку: "Представители всех профессий вынуждены доказывать распределяющим ресурсы людям нужность того, чем они занимаются. Но многое, что делают ученые, не имеет утилитарной ценности, далеко не все ими понятое можно тут же употребить в народно-хозяйственных целях. Постоянно соревноваться за средства, на которые ты можешь провести исследование, — задача нелегкая. Университеты и институты повсеместно "оптимизируются", то есть побуждаются работать более эффективно. Менеджеры очень часто эту задачу решают самым понятным им способом: сокращением числа работников. Это приводит к тому, что мы — профессора и ученые — ничего не можем предложить своим молодым коллегам и не считаем, что вправе советовать им работать в вузах после защиты диссертаций".

Марат Кузаев