Алексей Жуков, Александр Хоффман
— Гавриил Евгеньевич, недавно вам довелось побеседовать с Владимиром Путиным. Это была ваша первая беседа с президентом РФ?
— Имел такую честь. Да, это был первый мой разговор с Владимиром Путиным, общались несколько минут. Скажем так, прозвучали формальные вопросы, потому что вокруг было много людей, много журналистов. Владимир Путин спрашивал, не жалею ли я, что покинул французскую родину. Спросил, чем занимался, кем воевал в Донбассе, в каких войсках.
— Вам удалось о чем-то спросить президента России?
— Нет, не удалось, но это я держу в запасе на следующую встречу.
— Гавриил, вы принадлежите к русскому дворянскому роду, являетесь потомком императора Николая
— Моя прабабушка Мария Николаевна, дочка императора Николая I, вышла замуж за Максимилиана Лейхтенбергского де Богарне, он же сын Евгения Богарне, который является пасынком Наполеона Бонапарта I и сыном первой жены Наполеона Жозефины де Богарне. Мой отец родился в Москве, уехал во Францию в 90-х. Мама родилась во Франции, ее родители тоже родились во Франции, но уже их дедушки, бабушки были рождены в России.
— В одном из интервью вы признавались, что в семье очень много говорили по-русски.
— Постоянно разговаривали на русском. Дома у нас было правило: говорить по-русски, вышел за порог — по-французски. Это было не то чтобы принципиальной позицией, а просто считалось естественным говорить на родном языке. Тем более отец родился в России, в Москве. Когда он только приехал во Францию, то плохо говорил по-французски. Но в целом, чтобы сохранить русскую идентичность и наше культурное наследство, было принято такое решение.
— Вы родились и выросли во Франции?
— Родился в Марселе. Жил в основном в Лионе, там прошла моя молодость и большая часть французской жизни. Также удалось провести два с половиной года в Африке.
— А с Африкой как вы связаны?
— Отец работает инженером, и мне доводилось неоднократно жить в Африке во время его служебных командировок.
— Что побудило вас в 2015 году отправиться в Донбасс? Как долго зрело это решение?
— Несколько факторов. Во-первых, я был 18-летним парнем и, как и все мальчики в таком возрасте, находился в поиске себя. Я давным-давно думал об этом и сталкивался с вопросом, который мне задавали друзья, — кем я себя больше чувствую, русским или французом. Кроме того, нас воспитывали так: будь благодарен Франции за то, что мы там родились и жили и за то, что эта страна нам много что принесла. Но не надо забывать о том, что мы все-таки русские.
Наступил день, когда нужно было преодолеть этот момент, чтобы просто назвать себя русским. И не просто назвать, но еще и заслужить такое право. А в моем случае — еще и завоевать его
Когда начался "майдан" в 2013 году, я был еще несовершеннолетним. В 2015 году мне исполнилось 18 лет. Я начал работать, купил билет и уехал в Донбасс — посмотреть своими глазами, что там происходит, и принять участие в боевых действиях в составе так называемого ополчения. Мне казался очевидным мой поступок. Я не сомневался в том, нужно это или не нужно. Просто собрался и поехал.
— Как вас там встретили? Какие задачи у вас были?
— Я попал в "Оплот" и был в составе иностранного взвода, где воевало много испанцев, итальянцев, да и французов было немало. Попал в разведроту. На нашем участке — Докучаевск, Еленовка — нейтральная, так называемая серая зона была очень широкой, где-то 2–3 км. Это был рай для разведывательных вылазок, саботажных работ и засад.
— Учиться быстро приходилось?
— Выбора не было. Когда хочется жить, приходится быстро учиться. Прошел очень быстрый и примитивный курс молодого бойца, а потом сразу параллельно выполнял настоящие задачи.
— В ходе СВО вы возглавляли подразделение БПЛА?
— На СВО я целый год был в штурмовом отряде, потом уже переключился на БПЛА. Сначала был обычным оператором БПЛА, потом мы начали расширять свои ряды. Изначально в подразделении было человек 15. Сейчас это уже полк, который носит название "Буревестник", в нем служат более 400 человек. Я был заместителем командира по боевой работе.
— Как поменялась ситуация в ходе СВО с началом активного применения беспилотников?
— Во-первых, не только ситуация поменялась, еще образ бойца поменялся. Если раньше мы рассчитывали больше на опытных бойцов, проверенных временем и прошедших Чечню, Афганистан, Сирию, Ливию и т.д., то, когда появились БПЛА, новые технологии породили новое поколение. Пришли ребята, которые не имели никакого боевого опыта и отличались от привычного образа бойца. Всякие айтишники, геймеры и т.д. Удивительно на самом деле. В основном у меня были 18–20-летние бойцы, некоторые — до 25 лет.
А ход войны изменился страшно, потому что логистика стала очень сложной. В ходе войны за Донбасс мы привыкли к определенным стандартам — плотная работа артиллерии, САУ, гаубицы, танки, которые работают за пределами. Все это пришлось отодвинуть в тыл, потому что дроны создали, грубо говоря, буферную зону на протяжении 15–20 км от линии боевого соприкосновения. Стало тяжело осуществлять логистику, масштабные штурмы с поддержкой техники. Вплоть до того, что сейчас приходится все делать пешком — подвозить боевой комплект, еду, производить ротации и прочее.
Беспилотники создали такую ситуацию, что сейчас быть водителем на передовой так же опасно, как и быть штурмовиком. Если ты два-три раза за ночь выезжаешь на задачи, то за один выезд можешь 5–20 раз попасть под удар FPV-дрона. Есть еще разведывательные дроны, которые изменили ход войны. Мы можем летать в тыл противника на глубину до 100 км, а где-то и больше в зависимости от погоды и различных условий. Соответственно, мы видим все, и противник видит все. И это страшно.
Применение БПЛА — это комплексная работа, в которой должны взаимодействовать разведка, ударные беспилотники, артиллерия, штурмовые подразделения. Если подходить комплексно, то это очень интересный процесс. А главное, он позволяет сохранить жизнь русскому солдату
Теперь главная задача — правильно осваивать беспилотье и решать вопросы со связью. Наша ключевая проблема — это связь. Необходимо создать свой аналог Starlink, чтобы мы могли спокойно работать на более закрытой связи, где не будет помех.
— Париж и Москва с 2022 года занимают диаметрально противоположные позиции по вопросам Украины. Как вы бы оценили французскую политику последних лет?
— Во-первых, им абсолютно невыгодна эта ситуация. Это натовский заказ. Европейский союз заставляет их, но суверенитета как такового сейчас в европейских странах нет. Они как будто стреляют сами себе в ногу, потому что отправляют на Украину лучшее вооружение — САУ, боеприпасы и прочее, хотя у них и так большие проблемы с этим. Не тянут ни финансово, ни с точки зрения логистики.
Читайте также
Увеличение рисков: удастся ли Парижу перевести французскую экономику на военные рельсы
Франция занимает чисто политическую позицию, чтобы угодить союзникам, партнерам. Во Франции и по всей Европе очень часто поднимался вопрос — стоит ли поддерживать блок НАТО, от чего и от кого вообще он нас защищает, поскольку мы вкладываем туда столько денег, а толку от него нет никакого.
— Как вы считаете, почему важно отстаивать русские исторические, культурные и религиозные ценности? Особенно сейчас, во время спецоперации?
— Их было важно отстаивать еще давным-давно, не только сейчас. Просто СВО дает нам отличную возможность для понимания того западного нарратива, который направлен против нас.
Они уже открыто говорят, что хотят уничтожить именно Россию как сильную страну и как символ. Россию видят неким последним оплотом консервативно-традиционного мира. Именно из-за этого, скорее всего, нас хотят уничтожить. Мы должны отстоять эту позицию в экономическом, политическом, военном плане
И мы должны подходить к этому гордо с точки зрения того, что нам нечего стесняться. Да, мы такие. Русский народ — он такой, он немного отличается, и в этом нет ничего страшного.
— Сейчас вы фактически переехали жить в Донбасс?
— Да, я там живу сейчас и работаю.
— Донецк — русский город? Каковы были ваши первые впечатления?
— Донецк находится на русской дороге между Москвой и Киевом. Поэтому все, что между этим, — все русское. Первое впечатление — это не совсем современный город, но очень рабочий. Донецк — это город, который строился вокруг промышленности: кругом шахты, заводы и прочее. Поэтому, конечно, это русский город, который по нашей вине в какой-то период истории мог забыть об этом. Просто стоит об этом напомнить.
— Как изменился Донбасс за прошедшие годы?
— Еще несколько лет назад линия фронта шла по Донецкому аэропорту, который находится в 2 км от окраины города. Сейчас он уже не живет под обстрелом. Конечно, еще прилетает периодически, но это уже высокоточное оружие, а не массовые артобстрелы, которые попадают просто куда попало — в церкви, на рынок, в университет. Происходит очень серьезное развитие Донбасса в экономическом плане. Туда вкладываются деньги, приезжают новые коммерсанты. Когда гуляешь по улицам, видишь много новых современных машин. Постоянно открываются новые кафе.
Читайте также
День воссоединения ДНР, ЛНР, Запорожской и Херсонской областей с Россией
Россия вложила большие деньги, чтобы создать новую городскую инфраструктуру. Конечно, Донецк еще очень сильно страдает от того, что воды нет, поскольку зависит от Славянского водоканала. Пока Славянск будет украинским, город будет страдать без воды. Хотя, безусловно, сейчас происходит подача воды раз в три-четыре дня. Тем не менее Донбасс меняется, развивается. Многие люди, несмотря на все сложности, остались. Многие сейчас возвращаются.
— Вы много общались с иностранными добровольцами, воюющими на стороне России, служили вместе. О чем они разговаривали, какой у них был посыл воевать за Россию?
— Когда началась СВО, это была точка невозврата. Уже все иностранцы понимали, что если ты приезжаешь воевать на СВО, то пути обратно у тебя нет по политическим причинам. Поэтому добровольцев-иностранцев было гораздо меньше. А в ополчении были очень разные люди. В основном всех их объединяла тяга к консервативному миру. Кто-то хотел просто противостоять натовскому блоку, некоей форме американского империализма. В основном людей объединяло отвращение к современному западному миру. Это чувство подталкивало их в Россию.
— Вам известны случаи преследования граждан Франции за участие в СВО?
— Среди военных — нет, все в порядке. Преследования есть среди французских журналистов, которые во Франции пытались все это озвучивать. Им пришлось переехать в Россию. А те иностранцы, которые приехали на СВО, до сих пор воюют. Я во Францию никогда не возвращался, но знаю, что дело вроде бы открыто. Следят, взялись за это.
— А гражданство у вас осталось?
— Да, пока у меня есть французское гражданство. Хочу сохранить возможность и свободу просто приехать к родителям на пару недель, на месяц без визы, без ничего. Это очень комфортно, должен признаться. Поэтому, конечно, я не отказался от французского гражданства. Да и не вижу повода просто от него отказываться. Моя жизнь в России, но во Франции осталась вся моя семья, родители и многое другое.
— Какой город в России вам нравится больше всего?
— Я очень люблю Подмосковье. Во-первых, я пока не много путешествовал по России, но мне очень нравятся такие города, а также Владимирская, Ивановская области. Очень люблю эти красивые маленькие русские города — для меня большое вдохновение и спокойствие.
Комментарии