Алиса Куликова, Анастасия Кирсанова
— Эдуард Владиславович, вы вступили в должность художественного руководителя совсем недавно — расскажите, в каком состоянии приняли Театр на Малой Ордынке?
— В хорошем: в таком творческом тонусе, который позволяет решать серьезные задачи. Евгений Герасимов, пришедший в театр три года назад, дал ему серьезный импульс: новые репертуарные идеи, успешные спектакли. Но в 2024-м его назначили на позицию худрука Театра сатиры, он унаследовал "Прогресс Сцену Армена Джигарханяна", что не позволяло в должной мере сосредотачиваться на Театре на Малой Ордынке.
Я вообще противник совмещения постов в репертуарных театрах. Да, можно снимать кино, руководя театром, можно ставить спектакли, можно делать выставки. Но жить на два дома опасно. Это мое личное мнение
— Поддерживаете с ним связь?
— Конечно, я с Евгением Владимировичем в постоянном контакте. Несколько дней назад на сцене нашего театра он отыграл последний спектакль "Волки и овцы": на аплодисментах произнес трогательную речь, говорил не только о себе — пожелал и мне успехов.
— Уже несколько лет общество, культурные деятели обсуждают указ президента Владимира Путина о сохранении традиционных ценностей. Как вы считаете, если воспринимать его слишком буквально, не получится ли, что чиновники "передавят" творческих людей, например режиссеров?
— Думаю, опасность, о которой вы говорите, опасность цензуры, диктата, связана с проблемой устройства нашей отрасли. Есть чиновники, государство, есть художники, но у нас нет института экспертизы. Нельзя сказать, что совсем нет, но, совершенно очевидно, этот институт переживает глубокий кризис: некому указать на то, что режиссер Х или режиссер Y принципиально не выполняет указ или, наоборот, выполняет слишком буквально.
Вопрос же не в том, чтобы поддержать президента, сказать, что Россия — суверенная цивилизация, написать песню или поставить спектакль про СВО. Вопрос в том, чтобы сделать это, во-первых, искренне, во-вторых, талантливо. Запретительные функции этого указа, они очевидны и благотворны. Но творческий процесс президент запустить не может, это не его функция. Это функция наша, художников. И на самом деле художники отвечают за человеческие жизни так же, как отвечают за них политики. Еще неизвестно, кто больше виноват в том, что в России так много абортов: чиновники, которые эти аборты разрешили в начале XX века, или поэты, музыканты и прочие, продвигавшие феминизм и поддерживающие суфражисток. Вот так мы разрушили институт семьи.
— Институт экспертизы — аналог худсоветов?
— Нет. Худсовет — внутри театра. Он может быть, может не быть. В случае с экспертизой должны существовать отдельные субъекты, должен появиться институт репутаций. И в этом отношении нам, безусловно, есть чему учиться у западных партнеров. Можно иронизировать и ругаться на гендерные законы, которые принимаются в американском обществе, на политику, но невозможно не признать, что институт репутации на Западе работает.
— Например?
— Сегодня существует пять-шесть мировых, главных фестивалей киноискусства — и в их число не входит ни один русский фестиваль. Существует "Оскар" — престижнейшая награда: если русский артист получает второстепенную номинацию на "Оскар", об этом говорит вся страна, все информационные агентства посвящают этому свои новости. А будет ли новостью в Америке, если Дастина Хоффмана или Брэда Питта номинируют на премию московского киносообщества? Не думаю.
Именно в этом и проявляется наша колониальная зависимость от западной культуры, именно ее мы должны преодолеть. Экспертиза, репутация, теория, рассуждающая о том, что такое театр вообще, — важные элементы творческой среды. У нас должны появиться награды, конкурсы, премии, которые смогут говорить с миром так же серьезно, как говорит "Оскар", — для этого есть все возможности. У России существует свой экономический и политический блок, БРИКС, обсуждается своя международная валютная система, но если мы не станем суверенными в символическом поле, не выстроим своей семиотики, то мы останемся зависимыми от "тех" мультиков, сценариев, причесок и далее — представлений о семье, Боге и других базовых вещах, которые господствуют на Западе.
— Как вы считаете, насколько правильно в современных реалиях ставить или не ставить спектакли по текстам тех авторов, которые заняли антироссийскую позицию после 2022 года?
— Это очень серьезный, глубокий вопрос. В нашем репертуаре таких авторов нет. Во-первых, понятно, что статус иноагента исключает возможность постановки. Если государство скажет: "Это ставить нельзя", нарушать закон никто не будет. А вообще, я бы предостерег всех желающих устроить репрессии, не пускать людей обратно на родину. Тема сложная и деликатная. Нужно учитывать не только "за" и "против", но и те процессы, которые происходят в сознании человека — жизнь сложнее: Рахманинов, например, выступал против советской власти, но деньги на борьбу с Гитлером готов был собирать.
Нужно слушать свою совесть, стараться понять людей. Думаю, каждого человека, каждый конкретный текст нужно рассматривать в отдельности: решение будет индивидуальным, оно может быть разным. Если прямого запрета от государства нет, но при этом я вижу, что автор находится не в русле моих идеологических убеждений, для меня это будет вопросом, поводом задуматься. Но давать слово, что я не поставлю пьесу такого человека, не хочу. Может быть, и поставлю — в конце концов, ради самого писателя. Ради того, чтобы показать ему, что тебя, старик, в России по-прежнему любят, на тебе никто не ставит крест, ты ошибся. "Посмотри, какое красивое у тебя стихотворение, посмотри, какая красивая пьеса о любви к русской деревне — давай я ее поставлю". Такой сюжет может случиться.
— Есть ли сейчас авторы, которых вы бы по такому принципу могли поставить?
— Безусловно. Владимир Сорокин. Выдающийся русский писатель. Его рассказы, с которыми я уже работал, "Черная лошадь с белым глазом", рассказ "Волны" — это невероятная, огромная любовь к русскому языку, к русской жизни, к русской природе, русскому человеку. И то, что этот человек находится "по другую сторону", в "другом окопе", лично для меня большая драма.
— Поговорим о тех, кто находится в нашем окопе. Знаем, что вы, Эдуард Владиславович, планируете совместный проект с Валерием Гергиевым. Поделитесь деталями?
— Пока не могу. Мы только-только встретились с маэстро и поговорили об этом. Могу сказать, что готовится большой международный проект, связанный с Востоком. Мы с маэстро много работали и раньше, есть опыт, ведутся разговоры с серьезными людьми. Но пока не будет подписан контракт, рассказывать подробно о проекте не могу.
— Три года назад в одном из интервью вы говорили, что испытываете боль по поводу нехватки молодых режиссеров. Изменилось ли ваше мнение за это время?
— Сейчас я бы хотел поговорить о том, что отсутствие молодых режиссеров — это не причина наших проблем, а скорее следствие. В том числе следствие кризиса того самого института экспертизы, о котором мы говорили в начале. Экспертиза, культурология, искусствоведение — это некая сетка, система координат, в которую должны помещаться эстетические феномены, артефакты.
Сегодня есть огромное количество талантливых, свободных молодых людей, работающих в совершенно неожиданной манере: в дизайне, моде, в живописи, даже в архитектуре. Но я не вижу этих художников как авторов какого-то явления, метода. Не вижу пространства, где они могли бы о себе заявить не просто как о художниках, которые принимают участие в выставках. Феномена не возникает, явления нет. Что касается режиссуры, я думаю, прежде всего должны появиться вот такие пространства, где экспертиза и продюсирование начинали бы работать на результат — не на механический и технократический, исчерпывающийся количеством просмотров или лайков, а на результат творческий.
Да, у нас есть серьезные институции, нацеленные на поддержку молодых дарований. Я имею в виду грантовые конкурсы. Если фонды отойдут от формального и пойдет работа по поиску ответа на вопрос, каким должно быть современное искусство, каким языком должны говорить нынешние творцы, то здесь мы найдем точку роста. Такого экспертного разговора мне сейчас очень не хватает, в том числе с участием выдающихся мастеров старшего поколения, таких как Андрей Кончаловский или Михаил Шемякин, с которым мы сейчас обсуждаем постановку в нашем театре и продолжение его педагогической деятельности. Без таких авторитетов и без такой экспертизы новое поколение режиссеров не сформируется.
— Когда вы говорите о некоем пространстве для молодых творцов, имеете в виду театр?
— Да, в первую очередь. Георгий Товстоногов театр получил в 30 с чем-то лет, Константин Станиславский в этом же возрасте был вполне себе состоявшимся мастером. Надо давать молодым режиссерам возможность не только самовыражаться и ставить спектакли — надо давать возможность создавать собственные серьезные проекты. И в этом отношении вопрос смены поколений в русском театре — вопрос очень большой и больной. Парадоксально, но мне 60 лет, и со стороны некоторых коллег я вижу отношение к себе как к молодому, авангардисту: новая драма, эксперименты, поэзия, рэперы. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Нужно серьезно задуматься о том, как создать площадку для творчества молодых режиссеров — пространство, где они могли бы конкурировать за зрительское внимание и государственные деньги.
— Эдуард Владиславович, вы один из тех режиссеров, у кого есть достаточно яркая политическая позиция, что, безусловно, очень приятно. Вы следите не только за внутренней политикой, но и за политикой внешней — Дональд Трамп, он актер или режиссер?
— Он актер. Его публика — страна. Но, знаете, разговаривая об этом в Москве, мы существуем в нашем, русском пространстве, где отношения человека с обществом и государством совершенно другие, нежели в Америке. Америка — это страна победившего индивидуализма, страна культивируемого эго. Ваш вопрос про Трампа должен ставить не перед выбором артист/режиссер, он должен уточнять: артист какого жанра.
Есть американский жанр стендапа, когда человек выступает и режиссером, и артистом, и драматургом одновременно. И вот в этом отношении, как мне кажется, про Трампа говорить можно. Конечно, совсем плохо о главе государства высказываться я не могу, но это пример того, во что вырождается западная политическая культура. Все эти персонажи находятся в каком-то ироническом, клоунском, цирковом — словом, странном измерении. Невозможно таких лидеров воспринимать серьезно. Европейской культуре не хватает больших фигур.
— Если говорить о правителях России, кого бы вы выделили как самого сильного лидера за всю историю страны?
— Не задумывался об этом. Для меня очевидно, что вся эта линия — одна сплошная преемственность. Наверное, не смогу ответить на вопрос. Хотя, если бы вы схватили меня за грудки и заставили назвать одно имя, я бы все-таки сказал про Александра III. Это самый близкий мне государь в плане внутренней политики. Но вот в международных отношениях он совершил очень серьезные ошибки, которые привели, например, к нашей зависимости от Антанты.
— Великий лидер — человек противоречивый?
— Других не знаю.
— Эдуард Владиславович, в конце нашей беседы не могу не задать такой вопрос: Владимир Путин поручил создать в Москве театр патриотической драматургии — как вы считаете, может ли он появиться на базе Театра на Малой Ордынке?
— Нет. Наш театр — это городской театр. Мы будем строить московское место творческой силы — с серьезной активностью вокруг репертуара — с лекциями, встречами с главными русскими философами, поэтами, музыкантами. В этом смысле я всю жизнь занимаюсь патриотическим театром. Но для того, чтобы продолжать это делать, мне не нужно постановление президента. Московское правительство, делая предложение (вступить в должность худрука Театра на Малой Ордынке — прим. ТАСС), естественно, было знакомо с моими установками, с моей позицией.
С тем, что такой театр нужен, я спорить не буду и искренне желаю успеха тем, кому доверили это поручение выполнить: Сергею Собянину, Владимиру Мединскому и Ольге Любимовой — правительству Москвы, Союзу писателей и Министерству культуры соответственно. Сейчас они об этом думают, и дай бог, чтобы все получилось. Если я понадоблюсь в качестве приглашенного режиссера или эксперта, буду только рад.
Комментарии