Анна Фомина
— Недавно президент США Дональд Трамп впервые открыто заявил о необходимости проведения выборов на Украине. Как вы оцениваете: возможно ли провести их в течение 100 дней — срока, который, по сообщениям СМИ, обсуждался на переговорах в Берлине?
— Первоначальный аргумент Зеленского заключался в том, что в стране идет война и проводить выборы невозможно. В ответ некоторые американские политики указывали, что и в США выборы проводились в военное время. Можно по-разному относиться к выборам в Сирии или Ираке, но и в этих странах выборы проходили в очень, очень сложных условиях. Что необходимо для выборов? Прежде всего — регистрация избирателей, то есть понимание того, кто внесен в списки и кто имеет право голосовать. Многие люди покинули Украину
Кроме того, для легитимных выборов все участвующие партии и кандидаты должны иметь равные возможности для проведения избирательной кампании. Это означает, что им нужны агитационные плакаты, доступ к телевизионным дебатам, хотя, конечно, в наше время избирательная кампания в большей степени ведется через социальные сети. Тем не менее плакаты все равно необходимы. Как их печатать и где это организовывать? Безусловно, будет сложно, и это не стоит недооценивать. И я считаю, что еще одной серьезной проблемой для партий и кандидатов на Украине станет доступ к финансовым средствам, чтобы, например, иметь равные по объему эфирные возможности.
— Есть ли у Зеленского вообще шансы и какое будущее его ждет?
— Я считаю, что у Владимира Зеленского мало перспектив. В определенный момент он пообещал людям то, что в итоге не выполнил — возможно, и не мог выполнить. Играя роль в телевизионном сериале, он в большей степени был президентом, чем на самом деле. И в этом Зеленский не одинок. Для меня такой человек, как Эмманюэль Макрон, тоже является актером. Я всегда говорю: он играет президента, но он не президент. И это, на мой взгляд, характерная черта нашего времени — что в случае федеральных канцлеров или глав государств сегодня во многих европейских странах основная власть находится у пиар-агентств и коммуникационных консультантов. Именно эти люди затем и "делают" президента. И Зеленский был продуктом работы нескольких таких агентств. И если я не ошибаюсь, то и глава его офиса Ермак изначально был кинопродюсером.
В 2019 году, когда Зеленский выиграл выборы, он много пообещал, но ничего из этого не реализовал. А с потерей своего главы канцелярии Андрея Ермака он, по сути, на мой взгляд, лишился человека, который выполнял основную работу. Поэтому при наблюдении со стороны у меня сложилось впечатление, что Зеленский большую часть своего времени посвящает работе с медиа и фактически не может заниматься содержательной работой. Я думаю, что значительную часть подготовки, работы с документами выполнял именно Ермак. И с уходом Ермака у нас, по сути, осталось лишь 10% Зеленского.
— Считаете ли вы, что мирный договор, скорее всего, уже будет подписан не Зеленским и что новую встречу между Путиным и Зеленским едва ли можно себе представить?
— Да, потому что подпись Зеленского по самым разным причинам, конечно, не может иметь большого веса. Если он будет переизбран — а такое тоже возможно, — то да, тогда он был бы легитимирован. Но я не хочу заранее обсуждать выборы. Может быть, он будет переизбран — да. Однако учитывая то, как развиваются события, у меня складывается впечатление, что со стороны Вашингтона оказывается очень сильное давление, чтобы выборы были организованы. Потому что там все же понимают, в чем проблема. Многие американские политики уже весной об этом говорили: конечно, выборы должны быть проведены. И это не какая-то особая позиция России. Многие считают так же: одни говорят об этом вслух, другие — нет.
И вот вы ранее упомянули 100 дней — это примерно три месяца. Сомневаюсь, что за ближайшие три месяца удастся продвинуть переговоры до такой степени, чтобы договор был действительно согласован и все необходимые вопросы были решены на основе консенсуса. Я знаю, что Дональд Трамп заинтересован в том, чтобы провести все это очень быстро, но я не думаю, что за два-три месяца можно получить готовый мирный договор. Документ, который сейчас есть, — это повестка дня: там перечислены темы, но деталей того, как именно это будет реализовано, у нас пока нет.
— Сколько времени, по вашему мнению, пройдет после урегулирования украинского конфликта, прежде чем доверие к этой стране на международном уровне будет восстановлено и она вновь станет полноценным, суверенным участником международных отношений?
— Это будет в очень, очень большой степени зависеть от того, каким будет новое территориальное устройство Украины. Потому что я вполне могу представить себе, что территория Украины еще сильно может измениться. Возможно, также будет принципиально новая структура — более децентрализованная, с более сильным федерализмом, с более выраженной культурной или, возможно, политической автономией для русскоязычных регионов. Я говорю, в частности, об Одессе и юге Украины.
Я несколько дней назад прочитала, что Ларри Финк, глава крупного, крупнейшего американского инвестиционного фонда BlackRock, якобы уже вовлечен в определенные переговорные блоки. Это, конечно, нужно перепроверить. Но речь идет об Украине, о руде, о полезных ископаемых. Речь идет также о так называемых стратегических сырьевых ресурсах, то есть о сельскохозяйственной продукции. А BlackRock является крупнейшим инвестором в сырьевые активы. Есть и китайские инвесторы, которые проявляют большой интерес к сельскому хозяйству на Украине. Поэтому все это, разумеется, будет в очень значительной степени зависеть от того, о какой Украине мы будем говорить в будущем, какую модель государственного устройства она получит и будет ли это государство с сильно выраженным федеративным устройством.
— Буквально на днях Евросоюз принял решение заморозить суверенные активы России на неопределенный срок. Не существует ли риска, что в результате этого решения Европа столкнется с затяжными судебными разбирательствами и серьезными репутационными потерями?
— Да, безусловно. Это кража, разбой. Евросоюз в этом случае отбросил в сторону целый ряд собственных правил и норм. Во-первых, решения в рамках советов глав государств и правительств, министров иностранных дел и министров финансов принимаются на основе консенсуса. Есть сферы, в которых возможны решения большинством голосов и которые регулируются на наднациональном уровне, например сельское хозяйство или вопросы конкуренции. Но уж точно не столь чувствительные политические вопросы. В данном случае Европейский союз сослался на статью 122 Договора о функционировании ЕС, которая, если я правильно помню, допускает принятие решений большинством голосов в исключительных ситуациях. Тем самым Брюссель, по сути, продемонстрировал наличие серьезных макроэкономических проблем. Это своего рода признание слабости. Итак, ссылаясь на статью 122, Евросоюз фактически перешел к принятию решения большинством голосов. В результате позиции Венгрии, Словакии и в определенной степени также Бельгии были, по сути, не учтены, поскольку бельгийское правительство не было в восторге от этого решения.
Кроме того, такое решение подает еще один сигнал — сигнал о нарушении не только европейского права, но и международного обычного права. Что такое международное обычное право? Это право государств, которое нигде прямо не зафиксировано, но которое на протяжении веков формировалось через практику взаимного уважения государствами друг друга. Речь идет об иммунитете суверена. Так было всегда. ЕС послал миру сигнал: мы больше не считаемся с принципом государственного иммунитета. То есть с тем, что активы других государств по своей природе обладают иммунитетом. Это больше не имеет значения — если мы считаем это необходимым, мы их экспроприируем. Это, если говорить прямо, весьма серьезный шаг.
— В СМИ появлялись сообщения о том, что США обсуждают возможность создания объединения в качестве замены G7 под названием Core 5, в которое могли бы войти США, Китай, Индия, Япония и Россия. Как мы видим, Европы здесь нет. Считаете ли вы существование такого объединения возможным и почему, по вашему мнению, именно эти страны предложены в качестве участников?
— Это государства, которые играют роль в экономическом, демографическом и политическом отношении. Япония очень долго была второй крупнейшей экономикой мира, пока ее не обогнал Китай. Япония до сих пор сталкивается со своими демографическими проблемами, а также проблемами банковского сектора, которые начались в 1990-е годы. Но, несмотря на это, Япония является важнейшим игроком как с российской, так и с американской точки зрения — прежде всего в сфере высоких технологий. Поэтому Японию, конечно, нельзя исключать.
Однако точно так же, возможно, могла бы рассматриваться и Республика Корея — другое технологически очень продвинутое государство. Республика Корея, без сомнения, с точки зрения инноваций столь же важна, я бы сказала. Но Япония, несомненно, играет более значимую роль по сравнению с Республикой Кореей. Эти страны просто отражают соответствующий вес.
А Европа больше не играет никакой роли. Если бы дело дошло до такого сотрудничества в формате C5, то было бы совершенно очевидно, что Европа больше не важна. Тогда можно было бы и в Совете Безопасности ООН заново распределить места. Потому что зачем тогда право вето Франции и Великобритании? О том, что G7 в последние годы теряет вес, я говорила уже неоднократно. Почему там Канада, почему там Италия? У меня, конечно, есть уважение к Италии как к древней культурной нации, но на мировой сцене это не играет роли.
И там всегда присутствуют два представителя от Брюсселя: это Еврокомиссия и председатель Совета ЕС. Всегда два человека, которые представляют европейцев — в дополнение к тем европейским странам, которые и так уже там сидят, таким как немцы, британцы и французы.
— По вашему мнению, будут ли европейские государства после окончания конфликта продолжать нынешнюю неконструктивную линию в отношениях с Россией? Или они быстро переориентируются и вернутся к прежним связям?
— Ненависть — это действительно куда больше, чем глубоко укоренившийся скепсис или недоверие; это ненависть ко многому, что связано с Россией, — присутствует в европейском обществе, и не только среди так называемых элит. Это чувство сидит очень глубоко. И в феврале 2022 года все ведь не началось на ровном месте, как гром среди ясного неба: до этого уже многое было неблагополучно.
Я также не представляю, на каком уровне отдельные государства могли бы быть для России интересными партнерами, потому что в качестве покупателя газа, вероятно, такая страна, как Германия, уже не будет столь интересна: ей больше не понадобится столько газа, поскольку деиндустриализация стремительно продолжается, автомобильная промышленность закрывается, нефтехимическая отрасль уходит. Поэтому сотрудничество, вероятно, уже и не будет нужно в прежней форме.
А то, что, возможно, снова станет легче получать визы, чтобы посетить Париж, Флоренцию, Милан и так далее, — да, почему бы и нет, чтобы снова иметь возможность путешествовать. Я желаю всем молодым людям в России, чтобы они снова могли наслаждаться свободой поездок в Европу и видеть то, что относится к старому образовательному канону европейской культурной истории. Надеюсь, это снова станет возможным. Но как действительно важный экономический партнер, я думаю, будущая Европа не будет иметь какого-то особого веса.
Комментарии