Редакция сайта ТАСС
"Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе…"
В случае с событиями 14 (26) декабря 1825 года подходят оба толкования известной эпиграммы Джона Харингтона — как в вольной интерпретации С.Я. Маршака, так и в собственном определении придворного английского поэта времен королевы Елизаветы I. То, что сотворили декабристы, было и мятежом (ибо их предприятие не кончилось удачей), и госизменой по сформулированному в оригинале эпиграммы принципу:
Treason dothe never prosper; — What's the reason?
Why; — if it prosper, none dare call it Treason.
В английском treason содержится скорее понятие "государственная измена", но это, собственно, ничего в тех событиях не меняло; разве что отяготило приговоры участникам мятежа. И даже тем, кто в нем не участвовал, как, например, полковник Павел Пестель, которого арестовали накануне выступления и который не успел не то что никого убить, но даже отдать приказ изменить существующему государственному устройству.
Но что же произошло формально и фактически?
Скончался при неясных обстоятельствах (или изобразил кончину, дабы скрыться от общества и вести праведную жизнь святого старца-скитальца — есть и такая версия) император Александр I.
"Властитель слабый и лукавый", как охарактеризовал его А.С. Пушкин, и тут не обошелся без лукавства: вроде бы и передал заранее властные прерогативы своему брату Николаю, но указ об этом держал в секрете
Воспользовавшись тем, что следующий по старшинству брат Константин от трона отказался (но об этом также однозначно понимаемой информации не было), ряд гвардейских офицеров и примкнувших к ним гражданских вывели подчиненные им войска на площадь, тем самым оспорив вооруженной силою переход власти к Николаю. Это был мятеж. А поскольку мятежники подняли оружие не столько против Николая лично в пользу, например, Константина, сколько против самодержавия как наличествовавшей системы законной государственной власти, это была и государственная измена.
Мятежники, однако, действовали бессистемно, неорганизованно и пассивно, они были окружены верными режиму войсками, а затем рассеяны артиллерией.
Мятеж не кончился удачей…
Им вождя недоставало? Нет, закона!
И тогдашние следователи, и позднейшие историки разобрали события 14 (26) декабря 1825 года за малым не поминутно. И формальные причины неудачи декабристов очевидны и неоспоримы: изначальный хаос и противоречия в программах, целях и задачах выступления, отсутствие обязательного для всех плана и приказа, отсутствие единого командования вкупе с отказом от участия в выступлении части его собственных вождей.
Неформально же вообще, кажется, никто с тех пор так и не понял, как профессиональные военные, боевые офицеры и генералы, прошедшие войну, умудрились так беспомощно организовать вооруженное выступление. Было много пылких речей, боевитых выступлений и решительных угроз вплоть до готовности уничтожить всю царскую семью в качестве чисто политической необходимости. Хороши офицеры, у которых командующий — "диктатор" — вместо командования прячется в доме у сестры. Которые в качестве задачи на день ставят требование созыва народного представительства в обмен на согласие принести присягу новому императору. Которые планируют силой принудить Сенат обнародовать некий "народный манифест", построив войска в пассивное каре посреди площади. Которые, наконец, обманывают собственных солдат, представляясь адъютантами и посланцами великого князя Константина Павловича, якобы арестованного Николаем, зато обещавшего сократить срок военной службы до 15 лет.
Притом по-настоящему буйных среди заговорщиков в эполетах хватало. Как, впрочем, и без эполет. Пытались срывать присягу в своих и чужих полках, арестовывали командиров, стреляли в переговорщиков с императорской стороны, убили петербургского генерал-губернатора М.А. Милорадовича и командира лейб-гвардии Гренадерского полка Н.К. Стюрлера. То есть вожаки были, но… Но основную массу мятежного офицерства сковывало именно это — осознание, что они идут против закона, против государства, против своей присяги, наконец. Пусть новому царю они ее и не давали, но и тогда уже присутствовало то высшее понимание присяги как принятия акта верности не только конкретному самодержцу (или, скажем, советскому правительству, как во времена СССР), но — своей стране, Отечеству, Родине.
Именно это осознание, вероятнее всего, а не трусость (какая уж там трусость у того же Пестеля, стоявшего в каре лейб-гвардии Литовского полка против наполеоновских кирасир на Бородинском поле!) подвигало декабристов во время следствия с готовностью расписывать свои и чужие деяния во время подготовки к мятежу, без трепета и рефлексий сдавая на допросах своих товарищей. Ведь как ни относись к самодержавию как форме правления, как ни стремись к демократии, свободе, отмене сословий и всяческому народному представительству (хотя и тут даже намека на общее представление о желательном будущем у декабристов не было), самодержавие было именно формой государственного правления. Оно было фундаментом государственной системы. Законом. Конституцией в отсутствие конституции.
Поход против этого — поход против государства. Опять-таки — государственная измена.
Осмысление и переосмысление
В том, собственно, и непреходящее историческое значение гвардейского мятежа 1825 года. Осмысление и переосмысление содеянного декабристами, начатое еще ими же на следующий день после провала и не закончившееся и сегодня. Очень зримо это было видно на прошедшей в преддверии годовщины в Министерстве юстиции России научно-практической конференции "200 лет со дня восстания декабристов".
Первый из сформулированных там выводов был очевиден: восстание декабристов сильно романтизировано советской историографией, да и культурой. Хотя на самом деле это верно далеко не полностью. Романтизация декабристов началась сразу после их провала. В конце концов, на Сенатскую площадь вышли "хорошие мальчики из хороших семей", героические русские офицеры — пусть маленько и надышавшиеся "воздухом свободы" в ходе Заграничного похода по Европе за Наполеоном. Так Европа в начале XIX века для всей дворянской России была светом в окошке! В отличие от "отсталой" крепостнической России, "страны рабов, страны господ". Они были свои, те гвардейцы, а что до безумных, фантастически убогих и фантастически неисполнимых глупостей в политических программах мятежников — да кто их читал, те программы!
То, что значительная часть тех офицеров после возвращения вступила в масонские ложи и им подобные тайные общества? Боже правый, да кто этим не баловался тогда? Заграничное влияние через них? Так и что? Оно только полезно для преодоления русской косности!
Иными словами, декабристы для того общества были вполне, что называется, в тренде. На "наши деньги" сегодня — либералы, западники, этакая "прогрессивная общественность", вышедшая на тогдашнюю "Болотную" (хоть и Сенатскую). Ну, разве что не иноагенты — ибо, по определению главы Минюста Константина Чуйченко на той же конференции, "не были они объектами иностранного влияния, а были субъектами".
Что до советской историографии и культуры, то куда им было деться после одобрительной реплики Ленина, будто декабристы "разбудили Герцена", а уж тот — все дальнейшее революционное движение в России. Пусть и "далеки они от народа" — но они, можно сказать, столкнули с горы камень. Правда, в учебниках истории даже для вузов не упоминалось, что сами декабристы как-то не торопились освободить собственных крепостных, да и представления о свободе у многих из них начинались с программных требований диктатуры. Достаточно добавить к идеологизированному советскому мифу о декабристах естественно-романтическое представление простого советского интеллигента о гусарах, юнкерах и том, что сегодня подразумевается под "хрустом французской булки" — и Костолевского, обаятельнейшего Костолевского в образе белоснежного кавалергарда с букетом цветов! — и идейный симбиоз станет естественным.
"Мы получили сусальный образ декабристов и реакционный образ династии Романовых", — как это сформулировал на минюстовской конференции гендиректор Первого канала Константин Эрнст.
Впрочем, и в советские годы в профессиональной исторической литературе декабристов достаточно часто выводили без прикрас. Но широкой общественности такой образ был… неприятен.
А сегодня?
Ложь, эгоизм и… беспомощность
А сегодня любому, в общем, доступна информация, рисующая не только декабристов без прикрас — все тогдашнее дворянство. Если отбросить именно сусальность постсоветских образов этой общественной страты, то в реальности мы встретимся с теми же людьми, что сформированы историей человеческой цивилизации. Только с поправкой на практически бесконтрольную власть над другими людьми. А именно — над собственными крепостными, которых не зря именно с XVIII века, с "золотого века дворянства", стали называть рабами. Впрочем, даже это определение не отражает всей реальности. Раб — какой-никакой, а инструмент. У него нет права даже на жизнь, но это твой инструмент. И относиться к нему по-хозяйски будет правильно.
А для русского дворянина той эпохи крестьяне, вообще низшие сословия были просто биомассой. Питательным веществом, которое предназначено для обеспечения нужного качества жизни дворянина. А если оный дворянин еще и офицер — что ж, в его распоряжении появляется еще и солдатская биомасса.
Читайте также
200 лет тайнам декабристов: что связывает китайскую революцию и российскую Конституцию
Но это — внизу. А наверху, в эмпиреях высшего дворянского общества, господствовало опять же оно — человеческое. Интриги, подставы, ревность, зависть… И прочее тому подобное, о чем написаны миллионы страниц мировой литературы. Да что литература! Все, что наполняет жизнь человеческую, от пещер до корпоративных офисов. Но для дворян — с поправкой: с учетом их права на жизнь и смерть посторонних, а в особенности — подчиненных людей.
Какими людьми в этих условиях были декабристы? Трудно не процитировать Константина Чуйченко: "Можно говорить о жажде справедливости, которая, безусловно, была в умах некоторых мятежников", но их помыслы и поступки в целом "сложно соотнести с понятиями чести и благородства".
Примеры тому есть, в истории они зафиксированы. Но достаточно одного.
Каховский застрелил Милорадовича в спину. В лицо — не решился. На картинках с Сенатской площади он — в гражданском платье. Еще бы — он был разжалован в рядовые за, в частности, "неплатеж денег в кондитерскую лавку и леность к службе", потом долго поднимался вновь до поручика, пока не сбежал в отставку за очередные "разные шалости в армии". Имение в Смоленской области, крепостные с барщиной и оброком.
Кстати, крепостных у декабристов, действительно представителей первых дворянских фамилий империи, были тысячи. В общей сложности. И, насколько известно, освободил их только один — Михаил Лунин. Правда, если более точно, приказал он отпустить своих крепостных на волю в своем духовном завещании. После смерти. И без земли. То есть позволил умирать с голоду.
Попытался освободить своих крепостных и Иван Якушкин. И тоже — без земли, оставляя крестьянам только их дома и огороды около. Крестьяне от такого варианта отказались.
Впрочем, тут тоже надо оставаться в рамках исторической реальности. Экономика России строилась почти полностью на сельском хозяйстве. А оно, в свою очередь, есть функция землевладения. Несправедливо было бы сегодня требовать хотя бы и от борцов за свободу отказа от собственного экономического базиса. И даже если бы они на это готовы были пойти — в тех условиях ни у них, ни у кого-то еще не хватало элементарных знаний того, как это проделать, не разрушив самих экономических условий своего, да и народного хозяйства.
Кто же они, декабристы, при взгляде из нынешнего далека?
По-человечески — люди, разные, со всеми индивидуальными особенностями, достоинствами и пороками.
Общественно — представители своего класса с типовой для своего класса и времени моралью, с общественно требуемыми проявлениями дворянского благородства и с сословным абсолютизмом и эгоизмом.
Идеологически — представители калейдоскопного, осколочного видения картины мира и соответствующего образа мышления, патриоты России, но России как протектората Европы.
Политически — мятежники, государственные изменники и, следовательно, государственные преступники.
Исторически — люди, захотевшие ускорить тот процесс реформ и крестьянской эмансипации, который и без того проходил уже при Александре I, но в результате собственных бездарных и неорганизованных действий данный процесс сильно затормозившие.
Люди своей эпохи.
Люди ошибок своей эпохи.
Люди, ответившие за свои ошибки.
И за ошибки своей эпохи.
Александр Цыганов, обозреватель Аналитического центра ТАСС
Комментарии