– Почти три года назад, перед премьерой «Притяжения», мы встречались, и вы рассказывали, что у вас началась новая жизнь. Снимали кино с абсолютно другой командой…
– Да, и очень необычно было.
– Но это же был ваш выбор?
– Да. Эксперимент в первую очередь для меня. Коллеги подтвердят: все мы дорожим своими операторами, художниками-постановщиками, вторыми режиссерами…
– Да, после съемок «Сталинграда» вы говорили, что группа — это семья…
– Помню, я произносил имя Максим Осадчий (оператор. — Прим. «Антенны»). Мы работали на тот момент лет 20, и казалось, что изменить это невозможно.
– Так зачем все поменяли? Себя решили проверить?
– Тут не про проверку. Про себя в новых обстоятельствах знаю — да, переживаю и нервничаю, но это нормальное состояние, и только в плюс
Например, я до изображения перфекционист, выбираю даже оттенок крови. Есть вишневого, холодного цвета, она как клюква выглядит на экране. Многие не замечают, я замечаю. 10 лет художественной школы сделали свое дело. Я на это обращаю внимание гримеров.
Или когда я работал над «Сталинградом», то звонил Владимиру Николаевичу Досталю, выдающемуся кинематографисту, который работал вторым режиссером с отцом и снял с ним «Войну и мир», «Ватерлоо», «Они сражались за Родину». Я спрашивал: «Как вы пепел делали в сцене пожара Москвы?» Он: «По-моему, мы жгли бумагу». Я: «Жег, не получается». «Картон?» — «Пробовал». — «Газеты?» В итоге мы все иначе решили. Но это тот опыт, мой 30-летний опыт работы в кино, которым я на «Притяжении» делился с группой.
Это все ответ на вопрос, чего я хотел и почему пошел на такой эксперимент. Произошло подключение. Вся команда была включена в процесс, для них эта картина была их собственной. Для многих случился первый опыт такого большого производства, а ты выходишь из этого с особым ощущением. Я предупреждал: сейчас у вас случится эмоциональное похмелье, не думайте, что через месяц вы придете на другой проект и столкнетесь с такой же организацией, с такой же энергией, нет. И это не форма речи, в последний съемочный день у всех стояли слезы на глазах, потому что период прожили фантастический. Все лучшие. И все минусы с молодой группой трансформируются в плюсы.
– Андрей Кончаловский в недавнем интервью, наоборот, сокрушался, что с молодежью сейчас непросто найти общий язык: не читают.
– Может быть, по поводу литературы я соглашусь. Но по поводу насмотренности… Когда мы делали первый набор в школу «Индустрия» (школа кино и телевидения, совместный проект Бондарчука и продюсеров кинокомпании «Водород», заработала в 2017 году. — Прим. «Антенны»), меня предупреждали, что общий уровень образования не очень. Но выяснилось, что объяснять, какое отношение имеет Сальвадор Дали к фильму Бунюэля «Андалузский пес», поступающим точно не надо. И таких людей было процентов 90. Это произвело сильное впечатление. Поколение не читающих, но смотрящих, наверное, так.
Ничего не сохраняю на память, не люблю
– Слушая вас, поймала себя на мысли, что вы сейчас о работе говорите не как режиссер, а как педагог. Получается, созрели до того, когда готовы делиться?
– Да, и с удовольствием. В студенческие годы во ВГИКе у нас была возможность три месяца поработать на практике у Юрия Николаевича Озерова, режиссера-баталиста, представителя редкого направления не только российского, но и мирового кинематографа. Огромные батальные сцены, которые в учебниках по истории показали бы с помощью стрелочек на карте военных действий, кто куда наступает и отступает, Озеров реализовал через кинопроцесс. И у нас была возможность провести три месяца на съемочной площадке, да еще в Чехословакии! Да еще и ассистентами режиссеров, правда, мы управляли группой, которая находилась за километр от съемочной площадки, но тем не менее. Подготовка костюма, как снег будем показывать в жару и из чего его делать, как гримировать актеров, опаленных войной. Миллион деталей.
– Вы за этими процессами наблюдали?
– Я это руками все делал! Пусть потом моя жизнь состояла из музыкальных роликов, рекламы, а меня волновало, как бедро исполнительницы выглядит… Но школа осталась! Я до сих пор на опыте тех съемок живу.
– А вы сохраняете что-то с проектов на память?
– Я не люблю это.
– Почему?
– Хм, надо разобраться. Причем мог бы оставлять. Я помню, как ходили по декорации «Сталинграда» и можно было встретить книжки или газеты того года, которые художник-постановщик Сергей Иванов специально подготовил. К такой вещи рука потянулась, но я остановился. Не знаю, почему. Вот я недавно был в одной семье кинематографической, и там все герою дома напоминает о нем в 20, 25, 35 лет. По мне это тяжелое состояние. Ты в те периоды был другим. Постоянно в этом жить? Я предпочитаю отпустить и идти дальше. Наверное, поэтому. Сложный вопрос, на самом деле. Подумаю теперь.
– Не склонны к ностальгии?
– Нет. И ощущения «вот раньше было время» пока нет.
– А есть что-то в современном времени, что вам очень не нравится?
– Халтура. В 2000-х годах не было ни одного олигарха, который бы в своей биографии не позанимался кино. Каждый раз, я эти разговоры помню, люди со знанием финансово-хозяйственной деятельности говорили, что сейчас все перевернут в киноиндустрии. И сегодня удивительным образом с помощью то ли дара убеждения, то ли какой-то наглости, непрофессионалы возвращаются. Я проживаю время, когда зритель их выдавливает из этого мира, чему я очень рад. Эти люди производят фильмы, которые мешают. Знаете, как хорошо выходить в прокат после, например, «Движения вверх»? Когда зритель полон энтузиазма по поводу российского кино. А как выходить после фильмов, когда тебя аудитория расчленит? Снова доказывать.
С Паулиной слишком мало времени вдвоем
– Вы в этом году еще получили «Тэфи» за программу «Кино в деталях». Ведете ее 15 лет, и до сих пор увлекает?
– Ужасно!
– Но вам к интервью, наверное, редакторы помогают готовиться?
– На 80% нет. Потому что про 50% моих гостей я знаю все.
– Что вам интереснее всего у них спрашивать?
– За это время я изменил отношение к актерам. Константин Юрьевич Хабенский говорил мне 10 лет назад: «Меня кино интересует в первую очередь из-за зрителей, которые потом придут в театр. Если в один момент времени у меня появятся возможность репетировать с Барышниковым и предложение от Скорсезе, то выберу театр». Я отвечал: «Не верю». Немного ерничал над этим. Я же не артист, у меня никогда не было таких амбиций. Но за годы я свои настройки и умозаключения не раз перенастраивал. Теперь у меня 100% убеждение, что если у актера есть театр, он в совершенно другом качестве заходит в кадр. Если ты, например, поступил в Школу-студию МХАТ, то выходишь с совершенно иным багажом. Так что с актерами мне всегда интересно говорить про их школу. С продюсерами — про риск, про ощущение удачи, которое невозможно описать. С режиссерами — про современные скорости, язык. Допустим, у Бориса Хлебникова мне любопытно узнать, чем ему так интересен сериал.
– Вы скоро и сами сможете ответить на этот вопрос — недавно начали впервые снимать сериал «Псих», сценарий к которому написала ваша жена Паулина Андреева. Как такой тандем сложился?
– Это не тандем, поскольку мы не писали его вместе. И вообще я сценарий прочитал, не зная, чей он. Паулина учится на сценарном в школе «Индустрии», у нее свои педагоги. Так что заявку я видел без имени. Там были прописаны две сцены и синопсис — меня очень зацепила история, герой, оригинальный язык и тема, откликающаяся в том числе и во мне.
– Вы обсуждаете дома работу?
– К сожалению, да.
– Почему к сожалению?
– Скажем так — если бы у нас в принципе было больше времени вдвоем. А в последнее время буквально: слушай, есть 45 минут. И все. У меня «Вторжение» выходит, у нее «Метод» второй и репетиционный период в театре. И при этом все равно в разговорах так или иначе на работу переходим.
В соцсетях есть, но шифруюсь
– Съемки «Вторжения» начались полтора года назад, работа до сих пор продолжается. Как вам удается в течение такого срока сохранять запал?
– Конечно, есть выдох после окончания съемочного периода. Потом садишься за монтажный стол, это совершенно другого характера энергия. Потом заканчиваешь картину, перезапись, снова летишь, и снова энергия!
– Вам нужно время, чтобы прийти в себя после съемок или легко отпускаете?
– В сегодняшних реалиях нужно. Скорости увеличились. У нас на «Вторжении» работало много студентов «Индустрии», они монтировали материал прямо на площадке. Раньше это невозможно было представить. И когда тут же налетают, нарезают сцену, ты в растерянности: как, уже смонтировали без меня? Еще я первый раз в жизни работал параллельно со второй командой. То есть ты понимаешь: в этот же самый момент где-то в другом месте снимают твою картину без тебя. Вот с этим ощущением я столкнулся впервые. Это сложно.
– Любите все контролировать?
– Да, и чувствую, что контроль надо снижать. Это мой пунктик. Но я сейчас в большей степени говорю про жизнь, про быт. А съемочная площадка… Нет, тоже требует контроля. Просто мы, например, столько обсуждали во время подготовительного процесса. А потом понимаешь, что многое снять невозможно. И включается контроль: мы же этот эпизод вот так хотели решать, почему не можем? Жадность до материала.
– Сейчас очень популярна литература, видео про осознанность, секреты успеха. Вам это интересно?
– Я сейчас увлекся YouTube-каналом Bookademy, его ведет блогер из Роттердама. Из последних тем — «Глубокая и поверхностная концентрация» или про погружение в соцсети. Любопытно.
– А вы для себя определили, какие привычки помогают стать успешным человеком? Условно — режим, дисциплина.
– Наверное, не напрасно я вспомнил концентрацию. Когда ты сосредоточен на том, чем занимаешься. С нами постоянно кто-то находится, в первую очередь телефон, медиапространство.
Мы стали очень разбрасываться. И если вы заметите, всех, кто сконцентрирован на какой-то теме, можно приводить в пример как успешных людей.
– Вы ограничиваете свое время в телефоне?
– Я пытаюсь, и это тяжело, признаюсь. Появляется ощущение тревоги и страха, что ты что-то упустил. Почему-то считаешь, что на тебя влияет все мировое пространство.
– Хорошо, вас в соцсетях нет.
– Есть, но я шифруюсь. Подсматриваю.
В семье до сих пор не принято хвалить
– Вы раньше признавались, что читаете комментарии зрителей и критиков по поводу своих работ. Делаете это до сих пор?
– Да, но я немного сдвинул настройки, произвел селекцию.
– Как научили себя не реагировать?
– Если я буду все читать, я буду реагировать.
– У вас случаются моменты рефлексии?
– Да, конечно. Мои товарищи мне говорят: «Слушай, ты битый-битый. Зачем тебе это нужно?» Я не согласен. Ты не можешь и не должен учитывать все комментарии, но на что-то нужно обратить внимание. Например, фокус-группы, которым заранее показывается кино. Прозвучало замечание: героиня Старшенбаум в школе слишком нагло себя ведет, мы так не сидим за партами. В итоге пересняли две сцены в «Притяжении». К некоторым вещам я прислушиваюсь.
– Вы признавались, что у вас в семье не принято было хвалить…
– И до сих пор не принято. Моей маме 92 года, и где-то год назад она мне сказала: «9 роту показывали. Грандиозная картина!» Мама, я ее снял в 2005 году! А слова услышал, получается, спустя почти 15 лет.
– Правда, что и какие-то хвалебные слова отца вы прочитали в его дневниках лишь много лет спустя?
– Да, так и есть, мне мама его дневники отдала относительно недавно.
– Что там было написано?
– Это был комментарий по поводу моей студенческой работы, которую отец, оказывается, видел. Но я детей своих хвалю.
– Когда мы с вашим сыном обсуждали съемки картины «Воин», он говорил, что ваша похвала — всегда в шутливой или саркастической форме…
– В моей трактовке — я хвалю, в их — наверняка это может выглядеть диковато.
– «Вторжение» выходит в первый день 2020 года. Чем вам запомнился 2019-й?
– «Кинотавром», который превратился в место силы. Этот период проживаешь в таком уважении к себе! Главное киновпечатление — «Дылда» Кантемира Балагова. Конечно, год запомнился студентами. Не ожидал, что мы так быстро получим обратную связь и шквал призов. Это наш первый выпуск, энергия неповторима, останется на всю жизнь.
Комментарии