Всепонимающий друг
Короткая стрижка, легкое платьице, маленькие башмачки. Совсем еще юная девочка расположилась в кресле с куклой в руках и зачарованно слушала, как сидящий напротив отец рассказывает ей сказки, которые сам же и сочинил. При рождении 24 февраля 1920 года девочка получила звучное имя Мария, но в семье ее не называли ни Машей, ни Машенькой — для всех она была Мурочкой, Мурой Чуковской.
Она была четвертым и очень долгожданным ребенком в семье 37-летнего Корнея Ивановича. Ему нравилось наблюдать, как растет его маленькая дочь. Все, что казалось ему забавным, интересным и важным, находило отражение в его дневниках.
"20 декабря 1922 года. <…> У Мурки сегодня был интересный диалог с собою. Она стучала в дверцу ночного столика и сама боялась своего стука
Четыре дня спустя Чуковский сделал новую запись о Муре: она произнесла свое первое длинное слово — "Лимпопо".
В своей дочери и ее необычной душевной организации писатель видел черты, напоминающие ему его самого.
"Что же не идет Мурочка? Она всегда в соседней комнате замедляет шаги, и там lingers (замедляется — прим. ТАСС), а потом буйно врывается бурно в комнату, — зная, что доставляет своим появлением радость. Вообще она уже очень тонко улавливает психические отношения, и это даже пугает меня. У меня тоже была эта дегенеративная тонкость, но только вредила мне", — делился Чуковский в своих дневниках.
Он быстро привязался к ней и даже подружился, насколько взрослый отец может подружиться со своей маленькой дочерью. Ее он называл своим "всепонимающим другом".
Муркина книга
Рождение младшей дочери совпало с началом периода написания сказок Чуковским. К тому моменту он успел написать только "Крокодила".
"Когда самая первая сказка Корнея Чуковского "Крокодил" вышла отдельным изданием, на обороте ее титула было напечатано: "Посвящаю эту книгу своим глубокоуважаемым детям — Бобе, Лиде и Коле". Это было за год до рождения Мурочки. И это очень похоже на Корнея Ивановича. Он всегда считал, что детей надо уважать", — рассказал ведущий научный сотрудник Государственного музея истории российской литературы имени В.И. Даля Павел Крючков.
С рождением Муры его сказочная деятельность продолжилась, а сама она стала для него музой. Он вспоминал, как тащил ее в ванную и укоризненно приговаривал: "Надо, надо умываться по утрам и вечерам".
В период между 1921 и 1926 годами на свет появились главные сказки в его творческой биографии: "Тараканище", "Мойдодыр", "Муха-цокотуха", "Федорино горе", "Бармалей", "Чудо-дерево".
"И так получилось, что, начиная с "Мойдодыра", все основные сказки сочинялись как бы для Мурочки. Более того, в 1924 году Корней Иванович собрал маленькую книжечку своих сказочных стихотворений под названием "Муркина книга". Он поместил в нее именно те стихи, которые посвящены младшей дочери и написаны для нее. Еще через год вышло второе издание этой книжки, и в начале 1990-х — ее редкий репринт. Больше "Муркина книга" не переиздавалась. В детской литературе она осталась удивительным памятником родительской любви", — отметил Павел Крючков.
Цензура и сказочные проблемы
Но далеко не все в жизни Корея Ивановича было так же сказочно, как в его произведениях. Очень скоро его детские книги столкнулись с различными обвинениями.
Его произведения не проходили цензуру. В 1928 году замкомиссара просвещения РСФСР Надежда Крупская опубликовала в газете "Правда" разгромную статью "О "Крокодиле" Чуковского". В ней она раскритиковала первое детское произведение писателя по политическим мотивам.
"Вашему народу я даю свободу, свободу я даю!" Что вся эта чепуха обозначает? Какой политический смысл она имеет? Какой-то явно имеет. Но он так заботливо замаскирован, что угадать его довольно трудновато. Или это простой набор слов? Однако набор слов не столь уже невинный. Герой, дарующий свободу народу, чтобы выкупить Лялю, — это такой буржуазный мазок, который бесследно не пройдет для ребенка. Приучать ребенка болтать всякую чепуху, читать всякий вздор, может быть, и принято в буржуазных семьях, но это ничего общего не имеет с тем воспитанием, которое мы хотим дать нашему подрастающему поколению", — писала Крупская.
Но из-за проблем с "Крокодилом" под пристальным вниманием оказались и другие сказки Чуковского.
"15 декабря 1922. Бездельничаю после Москвы. Все валится из рук. Печатаем "Мойдодыра" и "Тараканище" — я хожу из типографии в литографию и болтаюсь около машин. Недавно цензура запретила строчку в "Мойдодыре" "Боже, Боже", ездил объясняться", — писал он.
"Почти ни одна сказка Корнея Чуковского не избежала нападок советской цензуры 20-х годов, действующей сообща с тогдашними педагогами и так называемыми педологами. Волшебные поэмы вроде "Мухи-Цокотухи" или "Мойдодыра" просто выбивались из ряда нравоучительных сочинений для маленьких жителей нового государства. Несчастные педологи полагали, что фантастические линии в сказках Чуковского сбивают детей с толку, что они начинают неправильно воспринимать окружающий мир, в котором умывальники бегают по улице, а мухи играют свадьбы. Корней Иванович-то был как раз горячим поборником волшебной сказки. Он даже писал, что, если у ребенка отобрать сказочный мир и выбросить его "старорежимные" игрушки, малыш станет играть с воздухом", — объясняет Павел Крючков.
Чуковский также писал в дневниках о проблемах, связанных с выручкой от его произведений.
"С моим "Тараканищем" происходит вот что. Клячко в упоении назначил цену 10 мил. и сдвинуться не хочет. А книжники в книжных магазинах, кому ни покажешь, говорят: дрянь-книжка! За четыре лимона — извольте, возьмем парочку! И я рад, ненавижу эту книжку. Книжная торговля никогда не была в таком упадке, как теперь. Книг выходит множество, а покупателя нет. Идут только учебники. Вчера я купил роскошное издание "Peter and Wendy" с рисунками Bedford’a за 1,5 миллиона, то есть за 10 копеек! (Трамвай — 750 тысяч.)", — писал Чуковский.
Впрочем, писателю удалось застать момент, когда гонения на него внезапно прекратились.
"Потом те, кто ругал его сказки, как будто опомнились, и Чуковского объявили чуть ли не классиком детской литературы. И он очень искренне удивлялся, триумфально выступая в одном из залов в конце 1930-х, что когда-то именно здесь ему кричали "Долой!", — а сейчас чуть ли не цветы кидают на сцену. Политика партии и правительства переменилась, и борьба с пресловутой "чуковщиной" поутихла", — отметил Павел Крючков.
Над этим иронизировал и сам Чуковский.
"Топтали меня ногами — запрещали — боролись с "чуковщиной" — и были разбиты наголову. Чем? Одеялом, которое убежало, и чудо-деревом, на котором растут башмаки", — писал он.
Болезнь и лечение в Крыму
Но литературные проблемы Чуковского были несравнимы с его личной трагедией, которую ему приходилось переживать в те годы. Любимая дочь, к которой он был сильно привязан, сильно заболела. И здоровье начало подводить ее уже в первые годы жизни.
"Мура больна. Кровавый понос. Я не узнал ее — глаза закатываются, личико крошечное, брови и губы — выражают страдание. Смотрел на нее и ревел. <...> Как я счастлив, что достал деньги: купили лекарств (я ночью ездил в Знаменскую аптеку) — купили спринцовку — денег не было даже на полфунта манной. Деньги я достал у Клячко — милый, милый", — писал Корней Иванович 10 августа 1922 года.
С годами здоровье продолжало покидать хрупкое детское тело. В конце 1929 года у нее обнаружили костный туберкулез — в те времена заболевание, от которого не было лекарства. Мурочку решили отправить на лечение в противотуберкулезный детский санаторий имени Александра Боброва в Алупке.
Ее привезли в Крым осенью 1930 года. Дорогу она переносила тяжело.
"Ехали из Севастополя с невероятными трудностями. Накануне подрядили авто на 9 часов утра. Мура проснулась с ужасной болью. Температура (с утра!) 39°. Боль такая, что она плачет при малейшем сотрясении пола в гостинице. Как же ее везти?!" — писал Чуковский.
Но выхода не было — солнце, свежий воздух, усиленное питание должны были облегчить страдания ребенка и помочь ее организму справляться с недугом.
Там Мурочка писала стихи. Одно из ее произведений — "Воспоминание":
Я лежу сейчас в палате
Рядом с тумбой на кровати.
Окна белые блестят,
Кипарисы шелестят,
Ряд кроватей длинный, длинный…
Всюду пахнет медициной.
Но с каждым днем ей становилось хуже. Приближение ее смерти причиняло сильные страдания наблюдавшим за этим родителям.
"Ну вот были родители, детей которых суды приговаривали к смертной казни. Но они узнавали об этом за несколько дней, потрясение было сильное, но мгновенное — краткое. А нам выпало присутствовать при ее четвертовании: выкололи глаз, отрезали ногу, другую — дали передышку, и снова за нож: почки, легкие, желудок. Вот уже год, как она здесь... (Сегодня ночью я услышал ее стон, кинулся к ней: Она: "Ничего, ничего, иди спи"). И все это на фоне благодатной, нежной целебной природы — под чудесными южными звездами, когда так противоестественными кажутся муки. Был вчера Леонид Николаевич — сказал, что в легких процесс прогрессирует, и сообщил, что считает ее безнадежной", — делился Чуковский со своим дневником.
Смерть Муры и споры о месте захоронения
"2,5 часа тому назад ровно в 11 часов умерла Мурочка. Вчера ночью я дежурил у ее постели, и она сказала: "Лег бы... ведь ты устал... ездил в Ялту..." Сегодня она улыбнулась — странно было видеть ее улыбку на таком измученном лице. <...> Федор Ильич Будников, столяр из Цустраха, сделал из кипарисного сундука Ольги Николаевны Овсянниковой (того, на котором Мура однажды лежала) гроб. И сейчас я, услав М. Б. (Марию Борисовну, жену Чуковского — прим. ТАСС) на кладбище сговориться с могильщиками, вместе с Александрой Николаевной положил Мурочку в этот гробик. Своими руками. Легонькая".
Такую запись Корней Чуковский оставил в своем дневнике 11 ноября 1931 года.
"Конечно же, смерть Мурочки оказалась и для него самого, и для членов его семьи катастрофой. Эта девочка была для многих источником любви и света. Вообразите, что в некотором доме выключили вдруг электричество, что все сидят в темноте, и вдруг кто-то входит со свечой в руке. Вот Мура и была такой свечечкой. В ней словно бы содержалось что-то ангельское", — сказал Павел Крючков.
Муру Чуковскую похоронили на старом кладбище Алупки. Ее могила много лет считалась утраченной, но была найдена недалеко от входа рядом с дорогой к церкви. На могиле стоит металлический крест и табличка с надписью "Мурочка Чуковская" и ее годами жизни.
Но сегодня на этом кладбище целых два памятника дочери писателя. Второй находится в другом месте, на склоне, и представляет собой три книги, две из которых стоят на лежащей третьей.
"Место, где отыскалась табличка с именем Муры, было зафиксировано. Эту табличку прикрепили на металлический крест, ориентируясь на рисунок в дневнике Корнея Ивановича. Некоторое время считалось, что на этом месте и находится захоронение Мурочки. Потом другие энтузиасты и краеведы, опираясь на весьма убедительные свидетельства, определили неподалеку иной участок. В 2021 году ими был организован сбор средств и установлено памятное надгробие в виде стопки книжек. И все-таки абсолютно точного нахождения могилы не выявлено, кажется, до сих пор", — отметил Павел Крючков.
Но где бы ни была настоящая могила Муры, она стала причиной, по которой Чуковский возненавидел Крым.
"И вот уже тянется мутная гряда — Крым, где ее могила. С тошнотою гляжу на этот омерзительный берег. И чуть я вступил на него, начались опять мои безмерные страдания. Могила. Страдания усугубляются апатией. Ничего не делаю, не думаю, не хочу. Живу в долг, без завтрашнего дня, живу в злобе, в мелочах, чувствую, что я не имею права быть таким пошлым и дрянненьким рядом с ее могилой — но именно ее смерть и сделала меня таким. Теперь только вижу, каким поэтичным, серьезным и светлым я был благодаря ей. Все это отлетело, и остался... да в сущности ничего не осталось", — писал в июле 1932 года Корней Иванович.
Лидия Мисник
Комментарии