Тот самый Мюнхгаузен, который всегда говорил правду: у Григория Горина юбилей

Ведь он был рассчитан надолго, очень надолго. Его папа прожил до 96. Папу звали Израиль, стало быть, Горин — сын Израиля. Папа — заслуженный человек, военный, прошел всю войну

А умер в Америке. Горин никуда никогда уезжать не собирался. Вот он отметил юбилей — 60, и все думали: Гриша еще такой молодой, ох, мы еще пообщаемся, ох, он еще напишет… Не написал.

Как Офштейн стал Гориным? Очень просто, так было надо. Мы живем в России. Тогда еще в Союзе. А что такое Горин? Он объяснил: Гриша Офштейн решил изменить национальность. Ну да, так мы и поняли, Григорий Израилевич, изменил.

Он был мудрец, по-нашему ребе. А еще по-нашему, по-другому, — пастырь. Вот к кому хотелось бы сейчас подойти, спросить: а что вы думаете про сегодня, про сейчас? И как нам быть теперь? Как жить?

Говорят, в глазах Горина отражалась вся скорбь еврейского народа. А русского? А всего человечества? Знаете, его глаза были похожи на те глаза мудрой совы из «Что? Где? Когда?». А ведь ребе, пастырь — это и есть мудрец на самом деле.

В этих глазах искрила, мерцала еще и хитринка, вот такой блеск незатухающий. Отсюда эта ирония, да, смех сквозь слезы. Потому что без этого вообще нельзя, не прожить. И сразу вспоминается его мюнхгаузеновское «улыбайтесь, господа».

Горин говорил с Геростратом, со Свифтом, с Шекспиром. В принципе, Мюнхгаузен — это он сам и есть, автопортрет. Тот самый Мюнхгаузен, который всегда говорил правду, никогда не врал.

Он жил сразу в трехмерном пространстве, по ту и эту сторону бытия. И не отделял их друг от друга, прекрасно себя чувствовал и в том, прошлом, и в нашем грешном мире. Жил и творил во времени и пространстве.

У него была любящая, верная жена, как та самая Марта у Барона в самой правдивой сказке. И друзья, какие друзья! Миронов, Ширвиндт, Рязанов… И не было для него важнее, чем другой мудрец — Марк Захаров, с которым он жил душа в душу, и ругался душа в душу, и был единственным, кто мог сказать: «Марк, ну это уже пошло, так нельзя». А Марк прислушивался к нему, единственному в своем роде, только к нему.

Он говорил так же красиво, как писал. Эти его непроизносимые буквы алфавита давали какую-то неимоверную, чудесную милоту, кажущуюся легкость бытия. От такого нетривиального произношения еще больше хотелось его обнять.

Да, он мог говорить, писать цитатами. Вот только одна из них: «Господи! Неужели вам обязательно надо убить человека, чтобы понять, что он живой?» Понимаете, в одной фразе вся наша жизнь, вся история. И посмеемся, и поплачем…

Он был рассчитан надолго, наверное, до 120, как у нас говорят. Но сердце — оно лишь одно. Его большое сердце. Ирония его знаменитая выручала порой, но сколько же в мире горя, скорби. Он воспринимал это так близко к сердцу, боль каждого человека. Сам помогал другим, лечил других, освещал путь. А себе не помог… Одна «скорая» приехала и уехала. Вторая уже опоздала.

Как же его не хватает теперь. Ребе, как нам жить, скажите. Никто уже не скажет.

ПРЕКРАСНОЕ ДАЛЕКО

Шоу «Один в один» на «Россия 1». Валерия Ланская в пионерском галстучке спела «Прекрасное далеко» из фильма «Гостья из будущего». Музыка Крылатова, стихи Энтина. Детская песенка, только и всего. Неужели детская?

Да, «Прекрасное далеко» — гимн детству, мечта. Только что же случилось с мечтой? Время идет, а смысл меняется. Теперь эта песня трагическая, не иначе. Песня о несбывшейся мечте.

И не в том дело, что мы, становясь старше, теряем в себе это детство. Куда уходит детство, в какие города? Человек взрослеет, обрастая собственными грехами, ошибками, и как понять, найти в себе этот лучик оттуда, из прошлого? Детство — как тот огонек веры, который несет Олег Янковский в фильме «Ностальгия» Тарковского, нежно, бережно, прикрывая его ладонью. Только бы не потух…

Все эти идеалы из детства куда-то уходят, испаряются. Помните, как в «Джентльменах удачи»: «Слушай, Доцент, ты был когда-нибудь маленьким?» Мы теряем детство по дороге, предаем его в себе, вот в чем трагедия.

А еще наше взросление пришлось на время распада родины, той великой страны. Это же не просто слова, резали по живому, по душам людей. Нельзя быть, оставаться прекраснодушными, «прекрасное далеко» оказалось очень жестоким. В сериале «Ненастье» Сергея Урсуляка эта песенка-колокольчик звучит рефреном неудавшейся жизни, несбывшейся мечте. А главные герои там — «афганцы», парни, вернувшиеся с той незнаменитой войны и ушедшие в бандиты все поголовно. Потому что больше идти было некуда. Урсуляк поставил песню в такой страшный контекст, да так, что она прозвучала панихидой по нашей жизни, по прошедшему времени. Это как Алексей Балабанов поставил в «Грузе 200» шлягер Юрия Лозы «Плот» от 1984 года, а под этот рефрен дал кадр с ментом-маньяком, который на мотоцикле едет убивать. Вот вам примета времени, и 1984-й имени Константина Устиновича Черненко, если помните такого, который правил страной, не приходя в сознание. После этого фильма такую замечательную песню слушать было невозможно, нельзя. Она, искренняя по сути, вдруг стала символом того мертвого застоя бытия, лицемерия и подлого цинизма. Вот великая сила искусства! Бедный Лоза…

А когда «Прекрасное далеко» спел еще и Баста в очень смешном мюзикле-пародии «Иван Васильевич меняет все», стало вообще так грустно, горько. Эта невинная, легкая, полная надежды песенка полностью поменяла смысл, контекст. Теперь слушаешь ее и плачешь навзрыд обо всем, что не сбылось, не случилось. О себе, любимом, который потерял-таки в себе детство, и о прекрасном далеко, которое не наступит никогда.

ЮРСКИЙ ЖИВ

На днях я разговаривал с Сергеем Юрским. Это был не сеанс спиритизма, не искусственный интеллект. Программа «Белая студия» на канале «Культура» 2012 года. Юрскому там 67. Сейчас бы ему исполнилось 90.

Это и есть истинная цель телевидения — бессмертие. Память. Только телевидение такое может, здесь оно на высоте. Нет, ТВ может и многое другое, ужасного, неблагодарного, глупого там вполне хватает. Но тянуться-то надо к высокому, к идеалу.

С Юрским разговаривала Даша Златопольская. Она прекрасно это делает, может быть, лучший интервьюер на нашем ТВ. Но она — это как бы я, мы. Хотя нас мало. Было полное ощущение, что это я сейчас говорю с Юрским. Таким умным, глубоким, гениальным Юрским. Таким родным.

Вот поэтому они все для меня живые, они не умирают. Телевидение может и такое. Его лучшие образцы. Телевидение горит отраженным светом, дарит нам этих прекрасных людей здесь и сейчас.

Юрский жив. Ребята, будем жить!