— Ну что, когда второго? — жизнерадостно спрашивают у меня мамины подружки при каждой встрече.
Я улыбаюсь в ответ и думаю: «Да никогда, блин!» Точно такая же мысль возникла у меня в голове, когда я вышла за порог роддома с пятидневной Сашей на руках. «Возвращайтесь за мальчиком», – попрощалась медсестра. Ага, щас. Конечно, роддом – не единственная причина, почему я так и осталась матерью единственного ребенка
Беременность у меня проходила довольно легко. Я была молода, розовощека, у меня не было интернета (его вообще ни у кого не было 18 лет назад), не было подружек, готовых круглосуточно вещать об ужасах нашего родовспоможения. Все было хорошо. В роддом я поехала, когда начались схватки. На скорой.
С собой у меня, конечно, была сумка. Но внутри совсем не то, что собирают сейчас. Из одинакового, наверное, только тапочки и памперсы. Которые тогда были на вес золота, кстати. Ночную рубашку? Халат? Носочки? Нет, категорически. Выдадут больничное – застиранное, жуткого вида, в тошнотворных пятнах. Дырок для рук в моей ночнушке было четыре – с одной стороны. С другой одна. Но зато сверху донизу.
«Это просто унизительно», – даже врачу из соседнего отделения мой наряд показался слишком уж ветхим.
Послеродовые прокладки? А как вы их носить-то будете? Нижнее белье ведь тоже нельзя. Не знаю уж почему, но нельзя. В общем, пакетик оказался довольно скромным: тапки, зубная щетка, подгузники и медикаменты.
Сижу у дверей на стульчике, акушерка заполняет карту. Время от времени замираю от боли – схватки пробегают.
«Памперсы привезла? — пинает стул, на котором я сижу, проходящая мимо санитарка. — И че на скорой? Сама дойти не могла?»
Растерянно смотрю на нее снизу вверх. Мне больно, сосредоточиться на чем-то, кроме своих ощущений, сложно. Да и вообще прислушиваться к чему-то, кроме себя, не хочется. Со мной такое впервые, знаете ли.
«Таня, потом», – осадила ее акушерка.
Потом меня ведут в предродовую, укладывают на кушетку и оставляют одну. Замерить частоту схваток? Да успокойтесь! «Часам к пяти, не раньше», – говорят моей маме, дозвонившейся в отделение. На часах – полдень.
В вене капельница. Которую я привезла с собой – да, в моей сумке кроме тапочек были обезболивающие (баралгин. Эпидуральную анестезию тогда еще не придумали), шприцы, капельница, окситоцин в ампулах. В одиночестве я пролежала часа полтора. Никто ко мне не подходил – видать, ждали, когда начну кричать. Но я не кричала. Неловко как-то было – тут же дети спят, мамы отдыхают.
«Как, не кричала? И не плакала?» – удивлялась потом моя бабушка. А вот так. Совесть у меня.
Рот открыла только за тем, чтобы позвать акушерку. Поняла, что пора что-то делать. Родить, например. Напряглась – и поняла, что что-то случилось. «Наталья Васильевна», – зову. «Да-да, сейчас», – откликается из коридора. Жду. Следующая потуга – это они были, оказывается. Курсов подготовки к родам тогда тоже не было. Что и как, я понятия не имела. Зато и на живот никто не давил. Не пришлось.
«Наталья Васильевна!» – зову второй раз.
«Стой! Погоди!» – откинула простыню акушерка. На крик сбежался весь персонал отделения, включая уборщицу. Куда же я погожу, елки-палки…
Моя дочь, вопреки прогнозам, родилась в половине третьего. Как выглядит изнутри родзал, я так и не узнала. И не жалею.
Через 40 минут после родов меня поставили на ноги, осмотрели уже на кресле и отправили в палату. Да, своим ходом. Какие каталки? В смысле, нельзя вставать? А, суставы на место еще не встали? Да прекрати, раньше вообще вон в стогу рожали. Ладно. Укладываюсь на кровать с продавленной панцирной сеткой. Ребенка забрали, тогда приносили только на кормление. Через несколько лет появились роддома, «дружественные к матери и ребенку». А до того было что?..
Пытаюсь понять, что вообще со мной произошло, куда в один момент делся мой живот, который я так долго растила и носила с собой.
Хочется в туалет. Встаю, иду. На лопнувшем оконном стекле – здоровенный слой льда. Сиденье унитаза не внушает доверия от слова «совсем». На вид – старше меня, деревянное, покрыто облупившейся краской и, похоже, в занозах. Слышала час назад, что привезли из села бабу с «формой 20». Вши у нее, в общем. И бог знает что еще. Простите за подробности, но писать в позе наездницы после родов – тот еще кайф.
Хочется помыться. Кровь, знаете ли, пот. «А можно в душ сходить?» – робко интересуюсь у акушерки. Та, вытирая полотенцем мокрые волосы, говорит, что помыться меня отведут, если пролежу здесь больше десяти дней. А до тех пор делай свои гигиенические дела в палате, раковина же есть.
Два раза в день в коридоре раздается зычное «Женщины, подмываться!». Это значит, что санитарка нагрела воду и тащит ведро в санузел. В котором, к слову, тогда еще можно было закрыться. На зов по коридорам утиной походкой подтягивались роженицы. Почему утиной? Ну помните, белье же брать с собой нельзя. Мамам выдавали здоровенные пеленки, которые предлагалось использовать как прокладки. Представьте, каково это – передвигаться, стараясь при этом удержать это полотенце между ног. Не у всех получалось. Одна из девочек ходила, держа пеленку двумя руками – спереди и сзади. Унизительно? Еще как.
Хочется пить. В коридоре для этих целей стоит эмалированный бачок с питьевой водой. Не привозной, нет, туда каждый день подливают кипяченую воду – теплую, противную. На крышке стоит ковшик. Поднимаю его – из-под ковшика на меня смотрит откормленный таракан. Сглатываю комок в горле, кладу ковшик на место. Нет, к такому меня жизнь не готовила.
Кормили нас всех в столовой. Туда я зашла ровно один раз – за чаем. Чай, похожий на нефть, такой же черный и маслянистый, мы черпали из ведра. Пить его невозможно, потому что это не чай. Для цвета в него добавляли соду, а не заварку. К столу я подходить просто брезговала: снизу тарелки были покрыты шероховатым слоем… Не знаю, чего. Хлорки, может? Трогать не хотелось.
Спустя пять дней нас отпустили домой. Счастье невероятное. И даже не потому, что я наконец смогла быть рядом с дочерью. Я смогла помыться, надеть чистое белье. Да вообще надеть что-то нормальное вместе этой эпической рванины. Выпить чаю. Поесть супа. В конце концов, уснуть в обнимку с ребенком.
В стогу, говорите? Спасибо, что не стог.
Комментарии