Александр Цыганов
— На прошедшем недавно в Совете Федерации круглом столе на тему "К новому миропорядку: глобальная информационная динамика и осознание новых реалий" вы высказали довольно пугающую мысль, а именно, что в мире сформировалось три центра силы, среди которых Европа не значится. И чтобы восстановить свое положение, она не только использует конфликт на Украине ради нанесения поражения России, но и может пойти и на прямую конфронтацию с нею, потому что у нее иного выхода и нет. Вы действительно полагаете, что война на пороге?
— В настоящее время они не рассматривают возможность прямого военного конфликта с Россией. Но они постоянно о нем говорят. Одна из главных причин состоит в том, что предвоенная ситуация или по крайней мере ситуация, которую они изображают как предвоенную, дает им большие возможности контроля над политическими процессами в Европе.
Для них сейчас риторическая, психологическая и политическая подготовка к войне является главным содержанием их политики. Консолидация сил перед так называемой российской угрозой — это их новое кредо, которое обслуживает ряд важных для европейских элит задач.
Задача первая — курс на милитаризацию Европы. Под это уже выделяются огромные средства: €800 млрд
Предвоенная истерия помогает также нынешним руководителям ряда стран ЕС и Британии удержаться у власти. Они ссылаются на то, что национальная безопасность требует их пребывания у руля страны, несмотря на мизерный процент поддержки. Таким образом, антироссийский психоз, регулярные сборы "коалиций желающих", бесконечные саммиты, где обсуждается, как помогать Украине, — все это помогает сдвигать фокус общественного внимания с реальных проблем Европы, которые правящий либеральный клан решить не может. Или не хочет.
Иными словами, российская угроза сегодня — абсолютно необходимый элемент политического управления европейскими странами. И вот это самое опасное: нынешний правящий в Европе либеральный клан вообще не представляет себе, как он будет править своими странами без этой русофобии. Она уже превратилась в составную часть внутренней политики.
А что это означает? Это означает, что они должны будут поддерживать этот градус враждебности к России, даже если снимется тема украинского кризиса. Им это будет нужно, чтобы оправдать и расходы на милитаризацию, и свое бездарное правление, и свою коррупцию (речь идет об обвинениях в адрес Урсулы фон дер Ляйен), и борьбу с так называемыми пророссийскими силами, а на деле — национально-ориентированными партиями в Европе. Это настолько глубоко въелось в политическое тело Европы, что уже превращается в неотъемлемую черту их политики. Следовательно, если они откажутся от русофобии, то это станет фактором подрыва позиций либерального клана.
Таким образом, задачи геополитической конфронтации с Россией заменили все политические ориентиры и ценности, которые до недавнего времени официально проповедовали страны Европы. Свобода слова, плюрализм мнений, верховенство закона — все эти нормы принесены в жертву. По принципу, что полезно западным элитам, то и хорошо. В мою бытность главой делегации России в Совете Европы я видел, как это происходит: ради такой циничной геополитики они предают все свои провозглашенные ранее идеалы.
— Но что, собственно, так переключило Европу? Если даже в годы холодной войны проводился курс на мирное сосуществование, то отчего возник вот этот нынешний тотальный замах на уничтожение России?
— Стремление ликвидировать или хотя бы полностью покорить Россию было на Западе всегда. Просто сегодня оно в очередной раз вышло на поверхность. А вышло оно по той простой причине, что Россия перестала быть слабой и зависимой, какой была не так давно, всего три десятка лет назад. Уже к 2007–2008 годам на Западе окрепло ощущение, что они получили не ту Россию, какую хотели — ручную, распадающуюся, ослабленную, зависимую, Россию бессильную.
И тогда в Европе выросло большое раздражение. Оно активно подпитывается неприятием того, что Россия не слушает ничьих окриков и решительно возвращается к суверенному статусу, избавляясь от прямых форм контроля со стороны Запада.
— Да, но откуда эта стремительная нежность именно к откровенно нацистской Украине? Почему Европа ради защиты ее от нашей якобы агрессии идет на громадные жертвы и явно невозвратные затраты?
— Еще с конца прошлого века Евросоюз поставил своей задачей создать ту Европу, которую он хочет видеть, то есть вобрать в себя в конечном счете все европейские страны, включая отделившиеся от России республики. Это для них вопрос не только принципа, но и всего будущего ЕС. То же самое предполагалось осуществить и через НАТО. Так что ставки для них очень высоки. Стоит напомнить, что даже в 90-е годы, годы глубокого кризиса России, когда, казалось, она окончательно утрачивала свою субъектность в мире, на Западе немало водилось активных русофобов, которые предупреждали, что Россия может возродиться. И это будет уже угрозой Западу. А значит, необходимо что? Расширить Евросоюз и усилить НАТО, прежде всего за счет стран, ранее входивших в Варшавский блок, а затем и тех, которые входили в состав Советского Союза.
Но есть еще один очень важный элемент — внутриевропейский. О чем у нас, кстати, очень мало говорят. Он состоит в том, что правящие европейские круги еще с начала 50-х годов начали строить свою Европу. Тогда было создано Европейское объединение угля и стали для того, чтобы исключить возможное возрождение враждебности между Францией и Германией и создать экономическую основу для их сближения. Вот с этого момента они начали строить собственную Европу, консолидируя ее на основах капитализма как экономической системы, либеральной демократии как политической системы и евроатлантизма как геополитической системы.
И, конечно, с американским присутствием на территории Западной Европы: то есть с опорой на Соединенные Штаты как основную военную силу и гаранта безопасности.
Уже тогда это делалось с дальним прицелом, в расчете на то, что когда-то этот процесс распространится и на остальную Европу. Ведь на Западе не смирились с тем, что существует социалистический блок. И им нужно было создать мощную Западную Европу, чтобы противопоставить ее Восточному блоку под эгидой сильного Советского Союза. Так что в перспективе намечалось и включение в Евросоюз всей Восточной Европы.
Только так можно было завершить проект "Большой Европы". С начала 90-х Евросоюз был направлен против нашей страны в том смысле, что его руководители считали, что те республики, которые входили в Советский Союз к западу и югу от России, тоже должны стать в перспективе частью объединенной Европы. Прибалтика, Молдавия, Грузия, Украина — все они рассматривались как элементы будущего ЕС.
Таким образом, ситуация геополитического обострения начала вызревать уже тогда. И идея расширения НАТО на восток была сформулирована в те же годы.
Сначала нам говорили, что в НАТО будут приняты только Польша, Венгрия и Чехия. Потом речь зашла о других странах бывшего Варшавского договора, потом о Прибалтике. Стало ясно, что они уже замахиваются на территорию бывшего Советского Союза. Евросоюз, конечно же, поддерживал расширение НАТО. В конце концов, в оба объединения входят почти одни и те же государства. Однако движение НАТО на восток заложило условия для нынешнего военного конфликта на Украине.
Напомню, что Збигнев Бжезинский в свое время говорил, что если Россия останется без Украины, то она никогда не возродится как "империя". И Запад вложил большие средства, в том числе большие политические усилия, в то, чтобы оторвать Украину от России навеки. Ведь, с их точки зрения, это главный инструмент против возрождения России, который не позволит ей восстановить свои геополитические позиции.
— Хорошо, Украина — орудие против возрождения российской державы в любой форме. Но какой Евросоюзу прок от таких малых государств, как страны Прибалтики или Молдавия?
— А зачем Советский Союз пытался распространить социалистическую систему на страны Африки? Экономически это тоже ничего не обещало. А на Афганистан? А на другие государства тоже далеко не богатые?
Это происходит по той причине, что, если идеологическая система не расширяется, она гибнет. Она теряет драйв, она теряет импульс. Если она не расширяется, не имеет перспектив экспансии, она постепенно теряет динамику и приходит в упадок. И неизбежно сходит с исторической арены.
— То есть Европа идет по исторической закономерности развития империй?
— А это и есть квазиимперия с центром в Брюсселе. Европа пошла по пути экспансии, потому что это давало новый смысл существованию всего проекта "Евросоюз". Но с другой стороны, это стремление уходит корнями в историю. Сколько раз Европа не только пыталась, но и объединялась в империи, начиная с империи Карла Великого в IX веке н.э. Позже сформировались французская империя, британская империя, испанская империя… Таким образом, империализм всегда был неотъемлемой чертой европейской политики, ее сущностью. И он никуда не исчез, просто принял другие формы. К этому следует добавить еще и локальные, "малые империализмы": итальянский, румынский, польский и другие.
Например, Украина для Польши, с точки зрения Варшавы, — это естественная "страна-клиент" и зона влияния. Глядя на Украину, Польша вспоминает о Речи Посполитой и вновь видит себя великой. В Варшаве всегда мечтали о Польше "от моря до моря". И это остается в памяти польской элиты, никуда не уходит. Кстати, к Украине всегда проявляла большой интерес и Германия: в XX веке немецкие войска дважды занимали Киев, и это неслучайно. В Европе всегда хотели забрать себе Украину. Или по крайней мере ее часть.
— Вы сказали: империализм Европы... А Европы ли это империализм? Не может ли в этом быть задействовано что-то вроде известной доктрины Рокфеллера? Когда, если по-простому, человечество по всему земному шару живет в самоуправляемых общинах, вроде кибуц, порядок поддерживают частные охранные и военные кампании, и над всем этим господствуют транснациональные корпорации, которые управляют мировой экономикой. Не является ли объединенная Европа неким аванпроектом подобной доктрины?
— Дело в том, что у проекта "Европа" есть несколько движущих сил, движущих мотивов. Одним из них было, безусловно, стремление не допустить повторения того, что произошло во Вторую мировую войну. Второй мотив — надо объединять Европу под руководством Соединенных Штатов, потому что кто еще обеспечит ее оборону перед лицом "советской угрозы". Третий мотив — Западную Европу надо было объединять еще и потому, что рядом конкурентно развивался социалистический блок. А четвертый мотив, о котором вы говорите, — это вступление в действие транснационального капитала. Оно усилилось с образованием в Европе общего рынка в конце 50-х годов.
Тогда-то и глобалисты увидели в этом проекте возможность укорениться. А как же! Создается единое наднациональное пространство, национальные государства ставятся в зависимость от центральной бюрократии в Брюсселе, а через нее проводятся необходимые решения. В этом смысле Европа должна была стать прообразом единого глобального мира с неизбираемой бюрократией и стоящими за нею центрами финансовой и экономической мощи.
А что ему мешало и мешает? Национальные границы, национальные идеологии и национальные мифологии. Следовательно, этому необходимо было противопоставить другую идеологию — идеологию отмены национальных начал и стирания национальных границ.
— Но такая ситуация представляется несводимой к общему знаменателю. Описанные вами противоречия непримиримы. Получается, что война действительно на пороге? Какое будущее нас ждет?
— Сейчас Европа воевать не готова. Но судя по настрою ее правящих элит, они и с предвоенной иглы сойти уже не могут. Потому что если они с нее сойдут, то появится слишком много вопросов. И главный из них — если украинский кризис завершится, зачем тогда тратить деньги на большие военные бюджеты? Зачем усиливать милитаризацию в Европе? Зачем отказываться от надежного и сравнительно недорогого российского газа? И так далее.
Наконец, на мифе о неизбывной российской угрозе зиждется власть правящего Европой либерального клана. Он, как уже сказано, с этой иглы сойти не может. Ибо, если он сойдет с нее, его заменят. Они настолько сильно вложились в украинский кризис на стороне Украины, что сейчас уже не могут "сбросить эту инвестицию". Сбросив ее, они сбросят себя. И на смену им придут либо умеренные традиционалисты типа Виктора Орбана или классических республиканцев во Франции, либо несистемные, альтернативные политические силы в виде "Альтернативы для Германии", "Национального фронта" во Франции и им подобных движений. Евролибералы этого боятся панически, потому что такой сдвиг будет означать конец их власти в Европе.
По этой причине я связываю возможную эволюцию Европы не с тем, что Урсула фон дер Ляйен или Фридрих Мерц пересмотрят свои ориентиры. Я связываю возможные изменения с эволюцией внутриполитической обстановки в этих странах. Именно там ключ к тому, что будет происходить с внешней политикой во Франции, Италии, Британии, Германии. И от этого будет зависеть будущее наших отношений с Европой.
Комментарии