88-летний блокадник Сергей Березовский и отец известной бизнес-леди Ольги Слуцкер не так давно завел блог в «Инстаграме». Всего за 4 дня он собрал 36 тысяч подписчиков. А еще Сергей Владимирович – один из тех, кто пережил блокаду Ленинграда. Этой теме он и решил посвятить свой блог. Тем более повод особенный – 75-летие со дня полного освобождения города на Неве.
Стать блогером Сергея Владимировича подтолкнул спор с другом. Тот засомневался, что пенсионер, пусть и проработавший 70 лет адвокатом по уголовным делам, в столь преклонные годы сможет заинтересовать своими историями и молодых людей, и ровесников. Сергей Владимирович спор выиграл
«Война для меня началась на 12 часов позже. Мы с няней отдыхали в маленькой деревушке на Карельском перешейке, на бывшей финской территории. Вечером 22 июня, когда немецкие танки уже утюжили Белоруссию и Украину, на пригорке появился мой папа с криками «война!». В первые дни она не ощущалась: Ленинград не бомбили, не обстреливали. Но 8 августа немцы совершили налет на город, сожгли Бадаевские склады, где хранилось все продовольствие. Помню столб черного дыма, который стоял над городом. В этот же день замкнулось кольцо блокады.
Каким был тогда наш рацион? Варили ремни в желатине, добавляя лавровый лист, перец, шафран – у каждой хозяйки этого было в избытке. Студень замораживали и ели. Технический глицерин – он немного сладковат, заливали кипятком, получалось некое подобие чая. И, наконец, дуранда, жмых, которым кормят скот. У моей мамы, врача, с довоенных времен оставалась касторка. На этой касторке мы жарили котлеты из дуранды. Деликатес высшей пробы.
Мама была ответственной дежурной по городу. Единственный раз она воспользовалась служебным положением, когда положила меня вместе с папой в госпиталь. Лежали, покрытые 2−3 шинелями, и говорили о чем угодно, кроме еды. С нами лежал Иван Павлович. До революции он работал метрдотелем в одном из самых шикарных ресторанов города. Он рассказывал, как приезжали царь, великие князья, Григорий Распутин.
Но постепенно от рассказов о том, что делали высокие гости, он переходил к тому, что они ели. Завороженные рассказом о консоме и прочих деликатесах, мы молчали. Пока кто-то не очнулся и не закричал: «Иван Павлович, мы же договаривались!»
Я избежал ранений. Не знаю ощущения человека, в которого попала пуля. Наверное, это тоже больно. Но ощущение голода – страшная вещь. Человек превращается в свою противоположность. Мозг сверлит только одна мысль: есть, есть, есть.
Был конец марта 1942-го. Входил в квартиру папа, а с ним – старшина. Здоровый парень с громадным мешком продуктов за спиной. Если бы мне сейчас подарили новенький «Бентли», я не был бы так счастлив, как в тот момент. Машина – это удовольствие, а в том мешке была жизнь.
Он пытался нас вывезти. Но нам не повезло: вскрылась Ладога, движение пассажирского транспорта закрыли. Старшина, боясь, что его обвинят в дезертирстве, по колено в ледяной воде пошел в свою часть. Я был лихой мальчишка, заставить меня плакать было тяжело. Но это был один из немногих случаев в жизни, когда я заплакал. Потому что уходила мечта. Но уже 26 июля нашу семью эвакуировали, и мы улетели в Магнитогорск».
Комментарии